Редкий дар (ЛП)

А молодой герцог д’Эгльмор, уже прославившийся как герой войны, неожиданно займет положение спасителя трона. Помню, кто-то сказал, будто все потомки Камаэля думают своими мечами. В случае с герцогом это очевидно было не так.

* * * * *

В последующие дни все происходило в точности как предсказывал Делоне. Был созван парламент и начался процесс в Верховном суде. Пока королевская армия под командованием графа де Сомервилля шерстила Аззаль и герцогство Тревальон, король даровал Каспару аудиенцию и, выслушав его, избавил от захвата графство Фурсэ при условии, что сам граф останется под охраной дворцовой гвардии до начала суда.

Ничто не мчится быстрее слухов. За день до прибытия гонца от де Сомервилля мы уже знали, что Тревальон сдался после недолгого боя, который приняли Бодуэн и его Искатели Славы. Они не были разгромлены королевскими войсками, а сложили оружие по приказу отца Бодуэна, герцога Марка де Тревальона. Перси де Сомервилль принял герцогский меч, оставил в замке гарнизон и выехал в Город, конвоируя Лионетту, Марка, Бодуэна, его сестру Бернадетту и их приближенных.

Когда кортеж прибыл во Дворец, начался суд.

Делоне был вызван свидетелем со стороны защиты Каспара Тревальона, пытавшейся подтвердить остававшуюся под вопросом лояльность графа королю. Мы с Алкуином, скромно одетые в цвета Делоне, тоже присутствовали на заседании. Для свиты дворян, участвовавших в процессе, не предусматривалось сидячих мест, и нам удалось встать у стены Зала Заседаний. В его дальнем конце стоял большой стол. Во главе восседал король, справа от него — наследница трона Исандра, а по сторонам от них двадцать семь лордов парламента. Зал охранялся дворцовой гвардией, а за спиной короля застыли два кассилианца, две серые тени, взблескивающие сталью обнаженных мечей.

Некоторые люди получают удовольствие от спектаклей, а некоторые с радостью смотрят на низвержение могущественных вельмож. Я же не отношусь ни к тем, ни к другим и, хотя не жалею, что присутствовала на том судилище, нимало им не воодушевилась.

Лионетта де ла Курсель де Тревальон значилась главной обвиняемой, и ее вывели к судьям первой. До того дня я видела ее лишь однажды, с балкона Сесиль, но за свою жизнь понаслушалась историй о Львице Аззали. Она вплыла в Зал Заседаний в роскошном парчовом платье — серебристо-голубом, цветов Дома Курселей, напоминавших забывчивым, что перед ними сестра короля, — выставив перед собой скованные руки. Тогда я удивилась, подумав, что это Ганелон де ла Курсель приказал заковать сестру в кандалы. А позже узнала, что их добавили по настоянию самой Лионетты. Но трагичность образа узницы не сыграла никакой роли.

Не нужно и говорить, что гордости у Львицы Аззали было в избытке. Она не стала отрицать своего участия в заговоре. По мере предъявления улик Лионетта задирала подбородок все выше и выше, не сводя дерзкого взгляда с брата. Разница в возрасте между ними составляла двадцать лет — Лионетта была поздним ребенком, а потомки Элуа живут долго, — и было очевидно, что братско-сестринской любовью здесь и не пахнет.

— Как ты ответишь на эти обвинения? — спросил король, когда суть дела была изложена. Ганелон пытался говорить сурово, но не мог скрыть ни дрожь в голосе, ни трясущуюся правую руку, которую часто прижимал к боку.

Лионетта рассмеялась, запрокинув седеющую голову.

— Ты смеешь требовать от меня оправданий, дорогой брат? Представь, меня оправдывает твоя вина, которой нет прощения! Ты год за годом ослабляешь королевство, с преступной нерешительностью цепляясь за призрак умершего сына, будто бы возродившегося в дочери убийцы, и даже не пытаешься выдать ее замуж для образования достойного альянса! — Ее глаза сверкали, такие же темно-голубые, как у короля. — Ты смеешь сомневаться в моей лояльности трону? Признаю, я поступила так, как считала нужным, чтобы укрепить этот самый трон, расшатанный тобой, для народа Земли Ангелов!

В толпе зароптали; наверное, там стояли и те, кто склонялся в поддержку опальной герцогини. Но лица судей за столом посуровели. Я нашла взглядом Делоне. Он смотрел на Лионетту де Тревальон, и его глаза горели, непонятно, почему.

— Значит, ты признаешь себя виновной без смягчающих обстоятельств, — тихо сказал Ганелон де ла Курсель. — Какую роль в твоем предприятии сыграли твои муж, сын и дочь?

— Они ничего не знали, — презрительно ответила Лионетта. — Ничего! Это мой план, и только мой.

— Разберемся. — С печальным и усталым выражением лица король глянул влево, затем вправо. — Каков будет ваш приговор, милорды и миледи?

Негромкие ответы сопровождались древним тиберийским жестом. Один за другим члены парламента вытягивали руки с поднятым вверх большим пальцем и опускали его вниз.

Проголосовали единогласно. Смерть.

Исандра де ла Курсель должна была сказать свое слово последней. Невозмутимая и бледная, она посмотрела на свою двоюродную бабку, которая прилюдно назвала ее дочерью убийцы. Медленно и решительно вытянула руку и повернула большим пальцем вниз.

— Смерть.