Редкая птица

— До нашего разговора я тоже в этом сомневался. Но сейчас — уверен: информация у вас. Я допускаю, что девушка сделала это в такой форме, что вы не поняли, что вам передано. И тем не менее часть ее вы уже вспомнили, осознанно или нет.

— Извините, вопрос не праздный, может, это поможет мне вспомнить…

— Да?

— Не понимаю… Если она и сделала это, то зачем?

Ведь я для нее был человек достаточно случайный…

— Возможно, девушка решила, что вам можно доверять. Что вы надежны. Что вы для нее — не случайны и сможете помочь в трудной ситуации… Кстати, она и не ошиблась: интуитивно пришла к тому же, чему и наши аналитики после кропотливого изучения вашей личности.

— Но все это имеет смысл только в том случае, если бы я знал, о чем речь.

— Ничего, вы догадливы. У вас развитая интуиция. Возможно, девушка рассчитывала позднее связаться с вами, сказать ключевое слово или дать дополнительную информацию, и вы бы все поняли. И начали действовать.

— Может, теперь подскажете?

— Подскажу. Но запомните одно: никакой обратной или запасной дороги у вас нет. Или вы скажете нам все, что помните, или умрете.

— Все мы смертны. Но один нюанс: где гарантии, что после того, как я изложу вам интимные подробности наших встреч и вы удовлетворитесь, — я хмыкнул, — вы не шлепнете меня за ненадобностью?

— В этом не будет необходимости. Посмотрите вот это!.. — Он бросает мне на колени конверт. Раскрываю.

Фотографии. Я с амбалом на пляже. В состоянии, так сказать, ссоры. Крупно: голова амбала, пробитая пулей. Я вылезаю через балкон на Конева. Стою с оружием в комнате. И — фотографии трупов, крупно. И, наконец, одни трупы: особнячок.

Прямо не фотоколлеция, а мясокомбинат какой-то.

— Ну что? Пожимаю плечами.

— У вас свои вкусы, у меня свои. Я предпочел бы «Плейбой».

— Нам нет необходимости убивать вас. Гораздо выгоднее держать вас на крючке.

— Сорваться могу…

— Вряд ли. Лески у нас прочные, ловцы опытные. Наливаю хрустальный стакан коньяку. Выпиваю залпом. Следом — еще один.

Мужчина смотрит на меня, чуть склонив голову. С презрением. По его версии — я сломался и вот-вот решусь. На откровенность. А потом — он прикажет меня пришить. С чувством хорошо выполненной работы. И глубокого удовлетворения.

— Прекратите наливаться… Лучше вспоминайте. Вслух.

— Ребята. — Голос у меня чуть хриплый, язык ворочается медленнее — то, что нужно. — Если я такой важный, что ж вы меня в такую бодягу подставили… Ведь живой остался, ей-богу, чудом… — Похоже, мне даже удалось хлюпнуть носом и влажно заблестеть глазами от жалости к себе…

— Вышла недоработка. Мы передали ваши данные в центр, они что-то не очень оперативно сработали… Мы получили ответ, когда вас уже ввели в здешнюю операцию. Накладки случаются везде.

— Ну да, и на солнце пятна…

Наливаю еще стакан. Из другой бутылки.

— Прекратите!

— Я чуточку… Половиночку…

Итак, дружок, ты должен поверить, что сломал меня. Должен. Я чувствую, как лицо покраснело от спиртного, кровь пульсирует в висках… Нужен еще один ход.

Верный. Беспроигрышный. Что для него?

Поднимаю голову. Тяжело.

— Сколько вы мне заплатите? Если я вспомню?

— Вы блефуете, Дрон. Вы ведь достаточно равнодушны к деньгам.

— К деньгам — да. Но не к тому, что на них можно купить.

Мужчина задумался.

— Сколько вы хотите?

— Сто тысяч. Долларов.

— Это большая сумма.

— Для меня — да. Для вас — нет.

— Вы получите эти деньги.

— Когда? Как?

— Вспоминайте информацию. — Я жду. Смотрю на него просительно:

— Я чуть-чуть. — Для убедительности показываю пальцами:

— Сто граммчиков…

Лицо у мужчины как каменное. Интересно, он именно так представляет себе лик презрения? Наверное, я хорошо вписываюсь сейчас в его жизненную установку: я — тля, он — повелитель. Или — вершитель.

Доливаю спиртное до полного стакана. Жадно пью. В два глотка. Опускаю голову.

Итак, какой основной грех людской? Гордыня. Отец всех остальных и всяческих: зависти, алчности, властолюбия. Человек считает, что Господь ему недодал… Значит, нужно взять самому. Силой. У других. Гордыня…

Этот скверный мужичонка не выносит оскорблений. А я как раз собираюсь это сделать. Положить и на него, и на его гребаную организацию… Пусть развяжется, а там видно будет. Для него я — пустяк человеческий, пыль, ничто. Но…

Тщеславие… Тем более, я — временное явление… Ничего он не теряет… А я выигрываю… Время. Ничего другого у меня уже не осталось.

Пора.

Поднимаю лицо. Искаженное пьяным презрением и жаждой справедливости:

— Ты… Позорный сучара… Ты кого купить хочешь?.. Дрона?.. Редкую птицу — в клетку?.. Да срать я хотел на тебя и на твою говенную организацию… Ты посмотри на себя в зеркало… Ты кто?.. Опер?.. Контролер?.. Ты — шлюха в штанах, сутенер, паскудный сводник, вот ты кто! И вся твоя служба — публичный дом, только здоровый… Сучары… Позорные…

Тяжело опускаю голову.

Пьянство дает одно преимущество: говорить то, что хочешь. В моей ситуации это преимущество абсолютно: не придется отвечать за свои слова. Ибо скоро спросить будет не с кого.

Он должен мне поверить!

Снова поднимаю лицо.

Мужчина улыбается. Он совершенно спокоен.

— Благодарю вас, Дрон. Вы действительно . Я в вас не ошибся…