Редкая птица

Лицо ее серое, губы — почти синие. Но крови нигде не вижу.

— Куда?

— Я… убила…

— Потом, милая, потом. Уходим.

Наган и автомат я подобрал, пока полз к ней. Оба парня мертвы. Обоим пули попали между глаз. Это не просто профессиональные выстрелы — из «Макарова», с пятнадцати метров, учитывая обстановку и угрозу оружием… Это — высокий класс!

Причем — не по мишеням. Даже с натяжкой мне сложно поверить, что такие навыки приобретают сотрудницы фирмы по продаже компьютеров, даже если это предприятие самое совместное из всех!

Ладно, думать некогда — ноги делать надо.

Пытаюсь приподнять девушку и сам от боли падаю на колени. Ребятки душу отвели на совесть. Кажется, я физически ощутил метафору «хрустальные яйца». И внутренние органы, похоже, распаялись. Но крови во рту нет, значит, все на месте. А боль — это мы потерпим. С медицинской помощью.

Высвобождаю из аптечки пару таблеток в облатках и глотаю. Наверное, многовато: даже одна такая пилюля может превратить чахлого от вечной мерзлоты престарелого мамонта в боевую машину пехоты с вертикальным взлетом!

Ну да что съедено, то съедено. И вообще, зубов бояться… На улочку въезжает Серега. На мощном, крытом черным лаком «урале» он походит на юного кентавра. Мотэ-цикл он самолично, с моей и Тимофеичевой помощью, перебрал по винтику. Сия машина — предмет вожделенной зависти всех подростков-недолеток.

— Бли-и-н, — только и произносит парень, рассмотрев «поле битвы». Даже под загаром видно, как посерело его лицо.

Пилюли действуют быстро и безотказно. Ленку я поднимаю легко и бросаю на заднее седло. Надеваю на нее закрытый шлем.

— Куртки?

— В сумке. — Парнишка передает мне баул. Переодеваюсь, загружаю в сумку весь арсенал.

— «Макаров»?

Серега протягивает мне пистолет. Но неохотно.

— Теперь — домой, и — чтобы не высовываться!

— А может…

— Живо!

Парень слез с мотоцикла, вздохнул. Протягиваю ему руку.

— Спасибо, Серега.

— Удачи.

Ленка сдергивает шлем и, перегнувшись, чмокает мальчишку в щеку.

— А теперь домой. Бегом.

— Ага.

Девушка вроде успокоилась.

— Ленка, у меня к тебе вопрос..

— Спрашивай.

— Почему вы ушли из домика, с чердака?

— Даже не знаю. Мне как-то беспокойно стало. Очень.

— Интуиция?

— Ну, я не знаю даже… Беспокойно, и все.

— А где ты научилась так стрелять?

— Я же тебе рассказывала, что ходила в девичестве в кружок, в дом пионеров.

— Ну?

— Так вот: этот кружок был стрелковый. У меня даже разряд есть.

— Юношеский?..

— Почему юношеский. Взрослый. Пневматический пистолет и малокалиберная винтовка.

— «Пээм» очень даже не пневматический.

— А какая разница. Принцип один.

— И люди мало похожи на мишени. Девушка замолчала, глядя в одну точку.

— Ты знаешь… Две недели назад я бы так не смогла… Честно. Просто… И этот особняк… И потом… Ведь они же… Не люди. — Девушка смотрит мне в глаза с тоской и надеждой:

— Правда?

— Правда.

Эти ребята сами отказались быть людьми, выдумав для себя иные критерии отсчета. И получили по ним сполна. Хотя — не нам это решать.

— Держись! — И даю по газам.

Глава 20

Мы съезжаем вниз, к морю, и снова мчимся по самой кромке волн.

Память тревожит навязчивый мотивчик пионерского детства:

Возьмем винтовки новые, На штык — флажки, И с песнею в стрелковые Пойдем кружки…

Славненькое у нас было детство!

Помимо прочего, главное, что старались привить воспитывающие, это любовь к труду. Надо же — ЛЮБОВЬ К ТРУДУ! Дедушка Фрейд сразу бы отнес сие к тяжелым сексуальным извращениям, вызванным…

— …леко …дем? — кричит девушка. Ага: «Далеко едем?» Плюс ей — вместо обычного «куда».

— Отдыхать! — кричу в ответ. А чем еще заниматься на юге?

Мы подкатываем к городскому пляжу, въезжаю в лесополосу и медленно качу вдоль по неброской тропинке.

— Что, загорать будем? — спрашивает Леночка.

— Можно и искупаться. Не знаю, как сегодня, а вчера водичка была классная.

— У меня нет купальника.

— Обойдешься. Времена сейчас демократические. То, что на тебе, вполне сойдет. Боюсь, даже слишком пуритански.

Территория за городским пляжем отмечена неизвестного цвета флажком и называется «Молодежная». Народу здесь гуще, чем на основном, и нравы демократичнее. Или — общечеловечнес, это кому как нравится. Девушка, на которой надето больше, чем символические плавки, будет чувствовать себя здесь так же неуютно, как обнаженная на улицах осеннего Санкт-Петербурга. Среди лежащих густо тел попадаются и нагие, но это уже «китч»: нудисты облюбовали себе места чуть дальше.

Место это для нас удобнее всего. И не только потому, что самое многолюдное.

Основной пляж заполнен прежде всего людьми семейственными и компаниями. Чуть рядом — спортплощадка, где подкачиваются «культы», чтобы потом гордо дефилировать с раздутыми буграми мышц к восторгу бальзаковских дам, подростковых девиц и кокетливых геев.