Речь Е. Евтушенко на Пятом съезде писателей СССР

Е. ЕВТУШЕНКО. Товарищи! Позвольте мне сказать несколько слов о поколении, к которому я принадлежу, о поколении, к которому имею честь принадлежать.

Наше поколение по возрастной причине не участвовало в Великой Отечественной войне, но горечь первых отступлений, страдания под гнетом оккупации, блокадный голод, липкий хлеб эвакуации пополам с полынью и лебедой, шелест похоронок в руках наших матерей, смертельный страх потерять продуктовые карточки, спрятанные в холщовый мешочек на шее, — все это было суровой начальной школой нашего поколения.

Когда нам не хватало тетрадок, мы писали диктанты на газетах между строк сообщений Информбюро, и мы были сами похожи на эти хрупкие неуверенные буковки между строками истории нашего народа.

Собирая колоски на полях или лекарственные растения в тайге, шефствуя над ранеными фронтовиками в госпиталях или над семьями погибших воинов, будучи связными в партизанских отрядах или пастушьим кнутом подгоняя коров к грузовым вагонам, идущим на фронт, — мы чувствовали себя маленькими солдатами Советской Армии, борющейся против фашистских захватчиков.

Война унижала нас голодом, холодом, нищетой, и в то же время война возвышала нас ощущением причастности к истории, ощущением самих себя как части великого народа, единого в своем стремлении к победе.

Мы — дети Великой Отечественной войны, мы — это зеленые, еще некрепкие побеги на древке знамени Победы, водруженного над рейхстагом. Мы — дети тяжелых послевоенных лет, когда наш народ поднимал еще усталыми от оружия руками фабрики и заводы из руин, когда ослабевших, почти прозрачных от недоедания коров подтягивали веревками к потолку в хлевах, чтобы коровы не падали, когда бабы атаманили в обезмужичивших селах и плясали друг с другом под гармошку, голося свои слезные вдовьи песни. И несмотря на то, что мы были детьми, мы успевали и учиться и paботать вместе со всем миром, мы собирала металлолом, копали картошку, копнили сено, веяли пшеницу, сами ремонтировали свой школы — и чувство неразрывности с народом еще более укреплялось в наших детских душах.

Мы искренне плакали в марте 1953 года, когда умер человек, с именем которого мы росли и без которого мы не представляли себе свою жизнь. Но история начинала приоткрывать перед нашими взрослеющими глазами трагические стороны прошлого, о которых мы или совсем не подозревали, или имели самое смутное представление.

Но ведь правда как дуга — если даже концы спрячешь в воду, то середка наружу, а середку в воду спрячешь — концы высовываются. Некоторые из нас растерялись — ведь мы были еще так юны! — и иногда впадали в переоценку всех ценностей с маху. Решительный поворот истории вызвал в некоторых из нашего поколения известную долю скепсиса, оттенок политической недоверчивости, переходящей иногда в снобизм неучастия или в снобизм противопоставления себя обществу. Именно тогда среди нашего поколения появилось частное явление, получившее наименование «плесень». Однако были глубоко неправы те, кто пытались толковать эту формулу слишком расширительно, стараясь представить уже не отдельных отщепенцев из нашего поколения, а его значительную часть как морально неустойчивую и не заслуживающую гражданского доверия. Действительно, были и пустые пижоны, так называемые «стиляги». Но сколько было и нелепых попыток борьбы, скажем, с узкими брюками хороших рабочих ребят или студентов, как с символом проникновения буржуазной идеологии. Эти попытки выглядят тем более нелепо сейчас, с дистанции времени, когда узкие брюки носят почти поголовно когдатошние борцы против них, неумолимо становясь снова старомодными перед нашествием ставших неожиданно модными широких расклешенных брюк, которые раньше выглядели в глазах наших домашних долдонов атрибутом политической лояльности.

Да, в нашем поколении были и «стиляги», и «плесень», но они не могли представлять собой лицо нашего поколения в целом, как сегодня его не может представлять жалкое, заискивающее липкое лицо диккенсовского Уриа Гипа под псевдонимом мсье Анатоль, который раньше суетливо старался быть доносчиком на Родине, а перебежав на Запад, сделался доносчиком на Родину. Что ж, трансформация закономерная, переход, так сказать, из одного качества в другое. Но пусть не надеются опекуны этого профессионального предателя и доносчика — господ «Анатолей» не будет ни в нашем поколении, ни в будущих поколениях нашей страны! (Аплодисменты.)

И вызывает горестное удивление, когда один взрослый и опытный в своем роде писатель в одном печально нашумевшем романе пытается показать нашу советскую молодежь как сборище духовных валютчиков, а молодых советских поэтов — получающими темы для стихов в постели американской шпионки.

Вызывает не менее горестное удивление, когда принадлежащий к молодому поколению поэт делает странный вывод, обозревая окружающую его действительность: «власовцы духовные родятся».