— Вот, Кирюша, дядю к тебе своего привела, хочу с тобой познакомить. Приехал, ругает меня, что все одна да одна, ну, я ему и говорю: «Раз ты мне за родного отца, иди сватай». — Она смеялась.
Кирьян, раздетый, оторопело стоял на дворе и не знал, что ответить. Спохватившись, он бросился в избу, приглашая следом и своих полуночных гостей.
Буфетчица оглядела избу. Вначале она показалась совсем пустой. Дверь с улицы без крыльца, без передней, по-сибирски, как в зимовьях, вела прямо в дом, в котором не было перегородок. Посредине большущая печь, по стенам широкие лавки. Кирьян, наскоро одевшись, зажег лампу, и женщина подивилась чистоте его холостяцкого жилья. Сам «жених», хоть и был застигнут врасплох, тоже оказался на удивление прибранным, в чистой белой рубахе.
Деревянный стол, стоявший у окна, был выскоблен добела. На полке, прибитой к стене, под чистым холщовым полотенцем лежала посуда. Анна развязала мешок, достала две бутылки коньяку, бутылку спирта, литровую банку меда, кусок сала, еще какие-то продукты.
Кирьян молча наблюдал за ее движениями и никак не мог прийти в себя от неожиданно свалившегося счастья.
— Ты уж удружи мне, Кирьянушка! Разреши. Пусть у тебя переднюет мой родственник, а то неудобно одинокой бабе у себя мужика принимать. Пересуды по поселку пойдут: вот, мол, какая она, Нюрка, а мне совестно будет тебе в глаза смотреть.
Кирьян кивнул в знак согласия, а сам никак не мог отвести глаз от Анны. Он весь так и сиял! Анна, недотрога Анна, сама пришла к нему, просит о каком-то пустяке, когда он, Кирьян, ради нее готов жизнь свою положить.
Тем временем Никитский разделся, достал папиросы, предложил хозяину. Тот молча отмахнулся: мол, не курю, но откуда-то из печурки принес большую алюминиевую пепельницу и поставил ее на лавку рядом с гостем.
— Давайте, мужики, выпьем со знакомством, да я побегу, мне ведь утром на работу. Стаканы-то у тебя, суженый мой, есть?
Кирьян достал с полки стаканы, повертел каждый перед лампой, убеждаясь в их чистоте, и только потом поставил на стол. Не говоря ни слова, вышел из избы и вскоре вернулся с миской соленых грибов и большой чашкой вареных лосиных губ.
Никитский налил себе полстакана коньяку, полный стакан спирту Кирьяну, плеснул коньяку Анне, хотел добавить, но та прикрыла стакан ладошкой, а потом первая подняла его:
— За знакомство, мужики, за то, чтоб всем нам было хорошо, чтоб жить стало радостно.
Кирьяну не хотелось пить вот так вдруг, среди ночи, да и был он пьян от счастья, но в словах Анны услышал такое обещание, что сейчас же проглотил стакан спирту.
Никитский, заметив настроение охотника, криво усмехнулся и медленно, мелкими глотками стал прихлебывать из стакана.
«Удивительная штука жизнь», — думал Никитский. Не первый раз вот так же, как вчера, он вырывался из самых сложных, казалось бы, совсем безвыходных ситуаций.
Но он начинал искать, и выход находился. Его подсказывал ум, его ум. Ну что же, пейте вы за свое дурацкое счастье, а он, Никитский, выпьет за себя, за свою сообразительность и находчивость.
— Пейте, гуляйте, мужички, а я побежала. — Женщина прошлась по избе, остановилась возле прикрепленных к стене двух чучел белок и стала их рассматривать. Оба зверька как живые сидели на ветке кедра. Умело, с большим вкусом передал Кирьян их позы.
— Какая прелесть! Почему же ты, Кирьян, их мне не подарил?
— Так ты же, Нюра, от меня подарков не принимаешь, — с сожалением проговорил охотник.
— Приходи днем в чайную. Да захвати этих зверушек. Приму, при всех тебя расцелую и поставлю их на самое видное место. Проводи меня, Кирьян, через лесок, а то мне там жутко одной идти, а ты, дядюшка, ложись, отдыхай с дороги. Впрочем, что это я над вами командовать стала? Пейте, гуляйте, а я денек свой отработаю, смену сдам и вечерком приду сюда. Когда пойдешь ко мне, захвати торбу, Кирьян, я вам выпивки и закуски еще приготовлю.
— Папиросок мне передай, Нюра, а то мои на исходе, — попросил «дядюшка».