Работа шла споро. Мы с Менакером легко нашли общий язык на съемках, которые велись в павильоне «Ленфильма» и на натуре в Симферополе и в городе Сланцы Ленинградской области. И вот здесь-, в Сланцах, я и встретился с настоящим Алексеем Ивановичем Кустовым. Да, прототип образа носил то же самое имя. Дело в том, что в юности сценарист Александр Галин работал в Сланцах и там познакомился с Кустовым, который действительно руководил духовым оркестром в школе для трудных подростков. А спустя несколько лет Галин на этом материале написал свой «Последний побег». Когда мы начали снимать, школа по-прежнему работала. Грустное учреждение, в ней учились мальчишки девяти-пятнадца- ти лет. К счастью, большинство из них после школы становились на ноги. Но, к сожалению, не все. Кто-то скатывался ниже, а Кустов, как умел, препятствовал этому. Мне страшновато было встретиться с ним: бывший железнодорожник, самоучка- музыкант, он занимался поистине сизифовым трудом. Набирал для оркестра ребят из вновь прибывших в школу и учил их играть на музыкальных инструментах небольшой, но боевой, бодрый репертуар. А особой гордостью для Алексея Ивановича было участие его оркестра в майских и ноябрьских демонстрациях. Через какое-то время оркестр распадался — ребята оканчивали школу, и Кустов начинал создавать оркестр сначала. И так много лет. Но сколько любви и веры в необходимость своего труда для этих непростых мальчишек с поломанными уже судьбами было у этого человека!
Над ролью я работал с удовольствием. Да и лепить такой экстравагантный характер было нетрудно. Я, конечно, не играл буквально биографические черты Кустова, но кое-какие его особенности я все-таки закрепил в роли. Помимо несомненной влюбленности в людей Алексей Иванович обладал еще и артистической натурой. Иногда он играл в местном самодеятельном театре. Так что у нас нашлась общая почва для дружбы. Он, бывало, приходил к нам на съемки со странноватым возгласом: «Привет труженикам села и сцены!» — и рассказывал, что жена его не отпускала, мол, картошку копать надо. Но Кустов лишь отмахивался: «Пойду помогу… А то этот Ульянов не знает же ни хрена!»
Уже много позже после выхода фильма на экраны мы переписывались с Кустовым. В конце его посланий всегда стояла забавная подпись: «Ветеран труда и художественной самодеятельности». И мне кажется, что это не было шуткой. Так он себя понимал и не видел своей жизни без творчества. А потом письма прекратились — Алексей Иванович умер. Но общение с ним не забылось. Добрый, светлый и примиряющий со сложностями жизни след оставил в моей душе этот человек, его негромкий, но чистый и искренний голос. Пожалуй, если говорить правду, именно такие человечные, нужные нам голоса подчас не слышны. Зато нам часто навязывают что-то другое, громкое и наглое, от которого не отгородиться и не избавиться. А Кустов… Мне приятно думать, что картина «Последний побег» стала доброй памятью об одном скромном человеке, прожившем незаметную, но хорошую жизнь.
Судьи ли зрители?
Теперь я хочу вернуться к теме, которую ранее заявил в связи с рассказом о фильме «Без свидетелей». К вопросу, идет ли «актерство актера» от персонажа или от исполнителя.
Ох как часто обвиняли меня в том, что на сцене или экране я изображаю совсем не то, чего жаждет публика! Ох, как часто из- за этого уличали меня в бессовестности характера, ведь в некоторых ролях моя натура якобы проявлялась во всей своей красе! Сколько подобных реплик я слышал, сколько подобных писем получал! И бывало мне обидно и горько…
Да, профессия актера — жестокая профессия. Избравший ее своей дорогой вынужден жить, так сказать, на виду у всех и порой мириться с некомпетентными и неправедными суждениями.
Понятно, что такой суд да ряд исходит от зрителя с детским уровнем восприятия искусства, для которого артист, играющий определенного персонажа, и есть тот самый персонаж. Но что я говорю? Иной ребенок гораздо умнее и рассудительней. А ошибки восприятия ему простительны хотя бы потому, что все дети. из-за недостаточного житейского опыта полностью отдаются обману игры. Взрослое же «дитя» из-за знания, что все — игра, уже не может наслаждаться искусством как таковым, то есть умением актеров творчески воссоздавать реальную жизнь, в том числе жизнь персонажей «плохих» или «хороших». Только подготовленный зритель может восхититься умением актера имярек одинаково убедительно предстать в любом обличье, зритель же «дитя» серчает. Он оскорблен, если вдруг актер, которого он привык видеть в положительных ролях, возьмет да и сыграет негодяя. Это, по его разумению, — предательство.
Но хорошо уж то, что мастерство актера, как бы оно ни было воспринято, порой провоцирует зрителя на несвойственные ему мысли и эмоции. Все-таки одна из задач искусства в том, чтобы расширять в обществе эстетические, интеллектуальные, культурные горизонты, формировать художественные вкусы. Пусть зритель задумывается, пусть даже злится иногда. Авось на пользу!