Реальность и мечта

Особенно приемщиков нашей работы возмутила сцена, когда Бухарин, споря с вождем, произносит: «Но ведь вы тоже выходили из ЦК, когда не были согласны». «Да, — отвечает Ленин, — но я считал — это единственный способ сохранить ЦК». Короче говоря, из сцены явствовало, с каким огромным трудом приходилось ему пробивать свое мнение среди товарищей по партии. Именно это не одобрили принимающие: «Как? Ленину — и пробивать свое мнение? И кто-то смел ему сопротивляться?!» То же самое произошло с «Коммуной ВХУТЕМАС»: «Как это Ленин не знает, что в искусстве правильно, а что нет? И еще говорит, что Луначарский знает лучше, чем он?! А где же авторитет вождя?» Да, по мнению советских высокопоставленных чиновников, вождь должен знать все лучше всех: от загадки пирамиды Хеопса до живописи Малевича.

А тут еще «Воздух Совнаркома»… Партия готовится к юбилею и на весь мир раздувает эту тему, и вдруг сам Ленин с экрана заявляет, что все эти чествования — чушь собачья, пустое и вредное даже времяпрепровождение. Сложно было начальникам согласиться с этим, особенно если вспомнить, что 70-е годы открыли у нас череду непрерывных юбилеев: Ленин, образование СССР, комсомол, Советская армия и так далее до бесконечности. Юбилеи стали главным содержанием эпохи застоя. Страна все время что-то справляла, забывая ленинскую установку о том, что работать надо, а не болтать.

Итак, где-то наверху приняли решение наши картины закрыть. Более того, пленки приказали смыть, как идеологически вредное «святотатство». Смыть полтора года напряженнейшей и очень интересной работы. Но случилось чудо: кладовщица, у которой лежали пленки, то ли попросту забыла о них, то ли до нее не дошел приказ свыше, то ли по нашей российской дерзости она ему не подчинилась и спрятала пленки. Только картина осталась целой! «Штрихи к портрету Ленина» выпустили как политзаключенного из тюрьмы после кошмарно долгого срока, и через двадцать лет зрители увидели наш фильм. Слов нет, в свою пору он произвел бы больший эффект, но все же труд наш не пропал. Не скажу, что в картине были какие-то особые актерские открытия, однако появилось нечто новое и свежее в ленинском образе. Что-то чуть-чуть приоткрылось в характере этого сложного и неоднозначного человека. Все-таки что-то необычное, непривычное для традиционных представлений об Ильиче увидел телевизионный зритель в моем исполнении.

И наконец, «Брестский мир» — спектакль первых лет перестройки. Мы поставили его с режиссером Робертом Стуруа в Вахтанговском театре. Роберт Стуруа — замечательный, мирового масштаба грузинский режиссер. Он решал тему конфликта в обсуждении большевиками Брестского мира по-своему: на сцене развертывалось зрелище, дававшее наглядный урок политической борьбы. Мы, артисты, были без грима, так сказать, в своем человеческом естестве. Исполнитель роли Ленина тоже. Ибо пришло время, когда иллюзорность, грим, похожесть играли не на спектакль, но против него. А зритель набил оскомину от бесчисленного количества бородатых лысых актеров, на свой лад изображавших не то манекена, не то карикатуру на известную личность. Мне же Стуруа говорил: «Вы не Ленин. Вы играете Ленина. Так играйте!» И я играл так, как считал должным со своей позиции.

Путь внутреннего проникновения в суть великого образа представляется мне единственно правильным, единственно возможным. Только так и можно было снять тот ил, который нанесло от бесчисленного повторения раз и навсегда установившихся исполнительских образцов.

Я — актер. Мне легче объясняться образами. Потому позволю себе одно сравнение. Однажды в Суздале, в этом городе-музее русской старины, я видел, как реставраторы открыли великолепную древнюю живопись под наслоениями позднейших веков. Да, время имеет свойство густо тонировать, закрывать образ, к которому люди возвращаются постоянно. Но какой бы искусный грим ни был сделан, теперешний зритель уже не забудет, что он видит перед собой только артиста, играющего Ленина. В зрительном зале могут возникнуть соображения — хороший ли у меня грим или не очень, особенно по сравнению с гримом другого артиста. Однако убедить зрителя в правдивости персонажа можно только сложностью и драматизмом его внутренних процессов. А применительно к Ленину это особенно справедливо.