Реальность и мечта

В народе во время войны о Жукове ходили легенды как о человеке непреклонной воли, железного характера. Значит, надо создать тот образ, который помнят в народе. То есть я решил, что буду играть не самого Жукова и его судьбу, в которой бывали и высочайшие взлеты, и по-настоящему сложные периоды, а некое распространенное о нем представление. В этом был резон, так как я вряд ли смог бы сыграть полководческий талант и широту стратегических замыслов Георгия Константиновича. Да и драматургического материала для этого не хватало. А вот его непреклонность, его решительность, его не знающую преград силу сыграть можно.

Короче говоря, я стремился поймать правильный тон роли, чтобы настроить зрителя на верное восприятие работы, в котором мне простятся и внешняя непохожесть, и, наверное, недостаточно выдержанная историческая точность событий, и другие условности.

Впоследствии мне еще не раз приходилось сниматься в роли Жукова — общий стаж набирался, кажется, в течение четверти века, но черточки характера, найденные для картины «Освобождение», оставались неизменными. И успех в работе зависел уже не от того, хуже или лучше я играл, но мое исполнение зависело исключительно от уровня драматургии.

В «Освобождении» есть развитие жуковского характера через поступки от первых дней войны через битву на Курской дуге и вплоть до Берлинской операции. Но, пожалуй, четче, выпуклее и определенней образ героя был проявлен в драматургии Чаков- ского для кинофильма «Блокада». Пусть роль Жукова здесь невелика, но она написана очень емко и сфокусирована на главном. Там очень выигрышно выглядят необычайная целеустремленность, стальная собранность и всесокрушающая воля полководца. Правда, говорят, что Георгий Константинович в обыденной жизни был очень спокойным и мягким человеком. Но, к великому моему сожалению, я могу судить об этом только с чужих слов, потому что сам не воспользовался естественным правом актера, который собирается играть живого героя, на знакомство с ним.

Когда начали снимать «Освобождение», Жуков был тяжело болен, и речи не было о том, чтобы побеседовать с ним. А после его выздоровления из-за потока ежедневных дел я все откладывал возможность встречи на завтра, да, откровенно, и боялся побеспокоить маршала. А «завтра» и не вышло. Только цветы к фобу Георгия Константиновича я успел положить.

Я был на его похоронах. Гроб с телом Жукова был установлен в Краснознаменном зале Центрального дома Советской Армии, на площади Коммуны. Помню, шел проливной дождь. Но пришедшие проститься с маршалом не обращали на это внимания: очередь стояла вдоль всей площади и уходила куда- то за Уголок Дурова. Я ехал в машине. Милиционеры узнавали меня и давали проезд…

Как мучительно ощущаю я, что нельзя повернуть время назад, нельзя встретиться с ним живым. Как горько сожалею о том, что жил рядом с легендой, мог подойти к ней близко и не решился этого сделать! Ведь жил в одно время с Жуковым, даже и фал его образ!

Мне думается, что кино обладает поразительным свойством — внутренне соединять актера с исторической личностью, в роли которой он снялся. Со временем кино настолько плотно связало меня с обликом Георгия Константиновича, что вопрос о том, похож я на него или нет, уже не доставлял забот и хлопот ни зрителю, ни мне. На определенном этапе в этой игре даже возникло некое условие, согласно которому зритель принял, что вот я, Ульянов, изображаю Жукова, и значит, остальные кандидатуры в исполнители будут хуже. Конечно, это лестно для меня как актера, и я всячески старался в каждом следующем появлении в роли Жукова не потерять этого доверия.

Народное мнение — всегда справедливое и нелицеприятное. Известно, что и в минуты победные, звездные для самого Георгия Жукова, и в минуты тяжелые народ его не забывал, не предавал. Народ ему не изменял. Правители могли, а люди — нет! Когда после опалы и длительного отъезда из Москвы Жуков вновь появился в Большом театре, раздался гром аплодисментов, и весь зал встал. Разве это не выражение любви — не погасшей, не прошедшей?

В этом смысле мое актерское положение было очень серьезным и ответственным. С народом шутки плохи! Обидеть его чувства, оскорбить их или, скажем, принять на свой счет любовь, которая принадлежала герою-полководцу, а не его исполнителю, я никогда ни на йоту не смел. Но странные парадоксы порой возникают в общественном сознании. Неудивительно, что лицо мое стало как бы эквивалентом его лица. До того доходило, что, выезжая за рубеж — в Аргентину, Китай, — я слышал на встречах о себе: «Жуков приехал!»