Судя по довольному голосу, Петельгейзе находил свой план весьма удачным. Повернувшись к выходу, он беззаботно зашагал прочь, словно дикие проклятия, посылаемые ему в спину, значили не больше, чем дуновение лёгкого ветерка, а лужи крови, через которые он перешагивал, были обычными лужицами после полуденного дождя.
Он так и ушёл бы, не обращая на Субару никакого внимания, но громкий всплеск заставил его остановиться и повернуть голову на звук.
— А-а. — Петельгейзе кивнул, глядя на тело голубоволосой девушки, рухнувшее посреди кровавой лужи. Для него Рем была не более чем куклой. Наигравшись, Петельгейзе равнодушно бросил её. — Ученица любви. Да, именно так. Ты очень хорошо потрудилась. — В голосе звучала искренняя похвала.
Петельгейзе повернулся к Рем. Он сделал движение рукой, похожее на крестное знамение, и затем продолжил:
— Ты пожертвовала собой ради любви, не пожалела сил и бросила вызов собственной судьбе. Но ты сломалась на полпути, тебе стало некого любить, ты не воплотила в жизнь свои желания, и тебе осталась лишь пустота...
Петельгейзе резко перешёл от похвалы к оплакиванию бесплодных усилий Рем, и его безумное лицо исказила издевательская усмешка.
— А-а-ах, как ты... нерадива!
Эти слова стали последней каплей.
Пространство пещеры разорвал дикий, яростный рёв. Гнев, сдавивший горло; чувства, невыразимые словами; ненависть, от которой хотелось рыдать кровавыми слезами, заставили Субару Нацуки издать нечеловеческий вопль.
Петельгейзе захохотал, словно этот крик был для него лучшей похвалой, но шага не сбавил. О том, чтобы остановить его, не то что убить, можно было только мечтать.
Казалось, трескучий смех архиепископа будет звучать вечно. Даже когда Петельгейзе уйдёт, когда проклятия перестанут долетать до его ушей, когда свет в пещере погаснет и Субару останется во тьме наедине с мёртвой Рем — даже тогда этот смех не прекратится.
Всё так же будет отражаться от стен пещеры жутким насмешливым эхом...
6
— Убью... убью... убью... убью...
Чем больше сгущался мрак, тем тяжелее, концентрированнее становилась ненависть Субару. Потоку брани и проклятий, который подпитывался неиссякаемым источником злобы, не было конца.
Ещё ни разу в жизни Субару не ощущал такой ненависти — ни к одному живому существу. С тех пор как его забросило в этот мир, юноша часто злился на свою, как говорят, незадачливую судьбу. Не хватит пальцев на руках, чтобы сосчитать, сколько раз он бесился и проклинал этот бессердечный мир — мир, который бросал его на дно, ставил лицом к лицу с самой суровой реальностью, принуждал расплачиваться жизнью за неверный выбор...
Но ещё ни разу в жизни он не испытывал такой ненависти к отдельно взятому человеку.
— Петельгейзе… Романе-Конти!..
Стоило произнести это имя вслух, воскресить в памяти тощую фигуру, вспомнить пронизывающий металлический голос... стоило лишь впустить в сознание мысль о Петельгейзе, как кровь в жилах Субару вскипала от волны яростной огненной злости.
...В конце концов, кто он такой, этот Петельгейзе?
Для Субару личность безумца была тайной, покрытой мраком. Юноша не знал о нём ничего, кроме того, что тот был совершеннейшим психом, злом в человечьем обличье, подонком, каких не видывал свет, и попросту конченым негодяем.
Злодей, изувечивший Рем, надругавшийся над жизнью и достоинством девушки, которая, не жалея себя, бросилась на выручку Субару... Если он будет и дальше ходить по земле, сколько ещё невинных людей пострадает?
Он заслуживает только смерти! Он должен умереть! И Субару убьёт его вот этими самыми руками. Юноша должен убить Петельгейзе сам. Иначе как он отомстит за смерть Рем?..
— Убить, убить во что бы то ни стало!.. Я прикончу тебя, Петельгейзе...
Утвердившись в своём намерении, Субару принялся что было сил изворачиваться и вертеться, гремя кандалами. Отчаянно дёргая руками и ногами, он пытался сбросить оковы, но этим только причинял себе лишние мучения. Боль была такой острой, что даже ярость не могла её заглушить. Однако всякий раз, когда боль обжигала нервы, Субару думал о страданиях, выпавших на долю Рем, и крепче стискивал зубы.
Он был готов сломать себе запястья — лишь бы высвободиться из железных тисков. Если только удастся сбросить оковы, если только получится пошевелить хотя бы одним пальцем, если во рту останется хотя бы один зуб... Субару уничтожит Петельгейзе!
Прошло несколько часов. Кристаллы лагмита погасли, и воцарилась непроглядная тьма. Казалось странным, что в природной пещере отсутствовали какие-либо признаки жизни: не было ни насекомых, ни червей. Единственным живым существом здесь оказался сам Субару.
— Петельгейзе-э-э!..
Субару натужно прохрипел ненавистное имя, чтобы не потерять сознание. И только после этого наконец понял, что находится посреди абсолютного мрака и безмолвия.
Мир погрузился во тьму, и Субару остался в нём совершенно один. Шум дыхания, стук сердца, бряканье кандалов, звук капающей воды... Полное одиночество и беспомощность так быстро съедают человеческие силы...
— А-а-а-а!.. Петельгейзе! Петельгейзе-э-э!..