Петельгейзе схватил Субару за волосы и приподнял над землёй, не дав ему снова забыться. Лицо юноши перекосило от боли. Архиепископ сделал резкое движение рукой, словно хотел отбросить пленника в сторону, но цепи не дали Субару отлететь слишком далеко. Кандалы разодрали кожу до мяса, но Петельгейзе мало заботили истекавшие кровью руки Субару. Он взял юношу за подбородок и повернул к Рем.
— Гляди же, гляди! Девчонка мертва. Пожертвовала собой ради любви. Сражалась, несмотря на тяжёлые раны, бросалась на врагов, забыв о страхе. Она погибла, так и не достигнув цели.
— Мм... А-а-а...
— Смотри! Хорошенько смотри! Это всё твоя работа!
Глядя на обагрённое тело Рем, Субару ощущал на себе хищное дыхание безумного архиепископа и жадно хватал воздух ртом.
— Это твоя работа. Она умерла из-за твоего бездействия и нерадивости! Это
— Ты...
— Моими руками! Моими пальцами! Моим телом! Это всё ты, всё ты, всё ты, всё ты-ты-ты-ты-ты-ы-ы-ы… её убил! — верещал Петельгейзе, жонглируя фигуркой Рем с помощью своей сверхъестественной силы. Вывихнутые конечности девушки то поднимались, то опускались, болтаясь в воздухе, будто кто-то дёргал за верёвочки. Тело Рем всецело подчинялось власти безумца, выполняя любой его каприз.
— Хва... тит...
Внезапно раздался хлёсткий треск. Тело девушки не выдержало издевательств, пучки сухожилий лопнули, и вместе с этим звуком в мозгу Субару что-то щёлкнуло.
— Ай, как больно, как мучительно! Погибаю, спасите, спасите!.. Эй, Субару!
Глумясь над Рем, Петельгейзе пустил в ход самые дешёвые трюки, на которые была способна больная фантазия. Он унижал достоинство девушки, словно она была бездушной куклой, и явно получал от этого необыкновенное удовольствие.
Зрелище необъяснимым образом притягивало своей мерзостью. И эта атмосфера безумия наконец пробудила в Субару его «я» и дала силу бесстрашно взглянуть в лицо реальности.
— Петельгейзе-э-э-э-э-э!!!
Субару бросился на архиепископа, желая впиться ему в горло зубами, но цепи не дали сделать это: клыкам не хватило нескольких сантиметров. Субару не удержал равновесие и грохнулся лицом на пол, расквасив нос и выбив передние зубы. Глядя на него сверху вниз, Петельгейзе расплылся в счастливой улыбке:
— А-а-ах, ты наконец-то назвал моё имя. Я тронут до глубины души!
— Убью... Я убью тебя, слышишь? Убью, убью, я убью тебя! Умри! Сдохни! Сдохни! Сдо-о-охни-и-и!..
— Ненависть ради жизни сродни любви! Одно не может без другого! А-а-ах, она настолько уродлива, что восхитительна! Не зря мои пальчики так прилежно трудились!
— Это ты... Ты убил Рем. Ты… убил. Убил, убил... Умри! А-а-а! Я убью тебя! Убью, убью! Умри! Будь ты проклят, ты! Умри-и-и!!!
Субару надрывно ревел, извергая проклятия в адрес архиепископа и брызжа слюной. Кандалы вреза́лись в кожу, но ему было плевать на боль: пусть раздирают руки и ноги хоть до костей. Только бы освободиться от оков и убить врага.
Ненависть горела в нём адским пламенем. Петельгейзе должен умереть! Его нельзя оставлять в живых! Этот человек заслуживает смерти. Он должен умереть прямо здесь и сейчас!..
Пока Субару, обуреваемый яростью, рвался, чтобы прикончить безумца, Петельгейзе вдруг стёр с лица маниакальную улыбку и спокойно сказал:
— На сегодня достаточно грязных дел. Пришло время прощаться.
Он поманил к себе оставшихся в живых подручных и, когда те собрались вокруг, указал на выход из полуразрушенного зала:
— Пора. Неважно, сколько вас осталось, присоединяйтесь к остальным и продолжайте исполнять роль пальцев левой руки. Испытание начнётся по плану.
— Умри! Сдохни! Сдохни, сдохни!..
Отдав распоряжение, Петельгейзе ударил в ладоши, и фигуры растворились в полумраке, оставив своего хозяина наедине с беснующимся Субару и окровавленным телом Рем. Однако сам Петельгейзе, по-видимому, не собираясь задерживаться, неспешно направился к выходу.
Пока звуки его шагов отражались от стен звонким эхом, Субару не переставая посылал проклятия ему в спину.
— Куда ты, тварь?! Я убью тебя!.. Убью! Сдохни! Сдохни!..
— Ой, совсем запамятовал, — обронил Петельгейзе и, повернувшись к юноше, скрестил руки на груди. Какие бы проклятия ни сыпались в его адрес, казалось, ему всё нипочём. — Признаться, твоя позиция мне совсем непонятна. Поэтому я предоставлю тебе возможность самому решить свою судьбу.
Шея Петельгейзе снова согнулась вбок под прямым углом. Оставалось только гадать, как он до сих пор её не свернул.
— Я оставлю тебя на привязи, — сказал он с мерзкой улыбкой. — Единственное, что тебя ждёт, — неминуемая смерть. Однако... если бы ты прямо сейчас принял Евангелие... глядишь, избежал бы столь незавидной участи.
— Сдохни!.. Чтоб ты сдох! Чтоб тебя разорвало на части! На куски! На лоскуты!
— Ты можешь спастись, сделавшись нашим единомышленником. В противном случае пеняй на себя. Всё просто и ясно, правда?