Развилка

— Ладно. Допустим, я фантазер и делать ставку на эмигрантов, которые уже построили план восстановления страны, не стоит. Сам-то что думаешь?

— Я еще молодой. Образования толкового нет, и жизни толком не видел. Какие у меня мысли? Самому бы уцелеть.

— И все-таки, Андрей. Я прошу ответа. Честного и прямого. Ты меня задел, и я хочу знать твое мнение. Какое есть.

Сказал «а», говори «б». Можно было послать Ростовцева куда подальше и отвернуться к стене. Однако я высказался:

— Я считаю, что в новой России необходима жесткая диктатура. По крайней мере, на первом этапе. Несколько военачальников, которые показали себя в реальных сражениях и за кем готовы пойти воины, должны создать правительство. Полная милитаризация общества. Все свободные люди обязаны иметь оружие. Чем больше будет на руках у народа стволов, тем меньше вероятность хаоса. Оградиться от всего мира штыками. В войну с союзниками не влезать, но помогать Германии. Эмигрантам ничего не отдавать, ни земли, ни заводы, ни фабрики. В крайнем случае, гарантировать растянутое по времени на десятилетия денежное возмещение, компенсацию. Крестьянам пообещать землю, у нас ее много, и создание вольных сельскохозяйственных общин. Рабочим долевое участие в заводах и фабриках с сохранением контроля со стороны государства, которое станет главным акционером всех крупных предприятий. Богатства недр тоже государственные. Озаботиться строительством дорог и модернизацией заводов, развитием технологий и образованием население. Образование, кстати, должно быть бесплатным. Как при Советах. Хотя бы на уровне начальной школы. Закон и порядок — два основных столба, на которых может подняться Россия. Простить всех коммунистов, кроме оголтелых и запачканных в крови сограждан, кто отречется от идей большевизма. Дать людям шанс начать новую жизнь с чистого листа. Необходимо примирение народов России. А еще надо не забывать, что перед законом все равны, и богачи, и бедняки. Как тебе мои мысли?

— Звучит неплохо, для уха приятно и душа твоим словам не сопротивляется. Но коммунистов необходимо уничтожить. Всех до единого, кто не сдался и не боролся против советской власти. И насчет земли ты поторопился. Как быть с церковными землями и имуществом?

— С церковью можно договориться, тем более силы у нее сейчас нет, и она не скоро восстановится. Что-то вернуть, а что-то пока оставить под контролем государства.

— А с теми землями, что раньше принадлежали казакам?

— Казаки сами с этим вопросом разберутся.

— Отдельно от государства?

— Совсем отдельно не получится. Но у нас до революции были законы и обычаи. Вот на них и станем опираться.

— Ага, — он усмехнулся, — а потом независимую Казакию провозгласите?

— Насчет Казакии не знаю, но свое мы не отдадим.

— Вот-вот. И что получится? Как будете крестьян, которых советская власть вместо расказаченных станичников в ваши хаты заселяла, с Дона и Кубани выдавливать?

— Вопрос решим.

— Знаю я, как вы решать станете. Всех, кто не казак и пришлый, при большевиках ваши земли занял, под корень изрубите. Вот и все примирение народов, о котором ты толкуешь. Пока речь идет про всю Россию вроде как правильно. Хватит резать друг дружку. А как своего кровного коснулась, сразу рука к шашке потянулась.

Во многом Ростовцев был прав, что касается казачества, точно сказал, по собственному опыту сужу. Практически все казаки из полка Кононова, так или иначе, пострадали от Советов. Кто-то сидел в тюрьмах или сибирских лагерях, кто-то потерял родственников и был выселен, а кто-то сменил фамилию и скрывался. Обида на большевиков и ненависть, которую казаки к ним испытывали, должны были найти выход. И я был уверен, что когда мы доберемся до земель казачьего Присуда мои товарищи прольют много крови. Не только советских бойцов, но и тех людей, кто занял их родовые станицы. Поэтому спорить с Ростовцевым я не стал. Промолчал. А потом привезли Федорчука и мы стали обсуждать последние сводки с фронта…

Неделя пролетела быстро. Я шел на поправку и мне разрешили выходить в коридор госпиталя. Еще день и я вернусь в полк. Но перед выпиской меня навестил сотник Тихонов. Он был бледен и на его шее виднелся бинт. Судя по всему, ему тоже досталось в боях с красными кавалеристами.

— Поздорову ли живешь, Андрей? — вымученно улыбаясь, спросил он.

— Слава Богу, уже почти здоров, — ответил я. — А вы как, господин сотник?

— Ничего. Зацепило малость, но обошлось. Сантиметр влево или вправо — конец. Но Бог милует. Я тут в штабе был, решил тебя навестить. Раньше не мог.

— Я все понимаю.

— Тебя когда выписывают?

— Вроде бы завтра.

— Добро. Пришлю за тобой Савельева.

— Он живой? — обрадовался я.

— Да. Без единой царапины из боя вышел и тебя вытащил. Поэтому все благодарности ему, он твой спаситель, не бросил командира.

— В моем взводе потери большие?

— Половина казаков под тем хутором легла, шестнадцать человек.

— А полицаи и связист?