Ух, ну и дела! Борис поворочал отяжелевшим языком. Нет, господа, тренироваться надо. Либо красненьким по вечерам, либо по утрам с гантелями. Соку выпить? Нет, лучше воды. Со льдом. Принять ванну. Выспаться. Борис ослабил галстук. Хотел ослабить — рука наткнулась на растегнутый ворот и распущенный узел. Ага… Но когда?! Зарницей мелькнула мысль о нормах этикета. Но ей-богу, в такой духоте… Даже на балконе сейчас почувствуешь прохладу лишь десять минут простояв неподвижно. Он присмотрелся к Леонарду — тот оказался в летней рубашке с коротким рукавом, сухой, подтянутый. Без этой взмыленности и дневной утомленности. Словно вылез из автомобиля с кондиционером. Цивилизацию погубит либо тяга к излишнему комфорту, либо отсутствие последнего. А у нас в гостиной нет кондиционера, подумал Борис, и с легкой совестью не стал приводить себя в порядок.
— Проходите, пожалуйста. Сюда, налево.
Идя по коридору, Леонард покосился на плотно закрытую дверь кабинета. Борис шел следом, низко опустив голову — старался не наступить гостю на пятки.
Леонард остановился перед разоренным столом в гостиной:
— Вижу вы праздновали сегодня? День рождения? Юбилей?
— Да нет… Просто друзья заходили.
— Я не помешал?
— Нет-нет, все уже ушли. Простите, Леонард, чему я обязан…
Старик обернулся и Борис запнулся, натолкнувшись на его взгляд. На секунду Солонникова охватило нелепое чувство, что это он, Борис, на ночь глядя ввалился к кому-то в гости. К человеку терпеливому, но чрезвычайно занятому. Леонард молчал, спокойно и непонятно глядя на Солонникова.
Борис испытал неловкость.
— Дело у меня к вам, Борис Александрович, очень серьезное, — сказал наконец старик и стал разглядывать обстановку со странной беглой отрешенностью. Причем ложка на скатерти, портьера на окне и сам Борис были в этот момент равны по каким-то неведомым критериям. Как опытный художник бросает пустые взгляды на юную розовеющую натурщицу, или — сравнение своей неожиданностью резануло Бориса — судмедэксперт на глазах у замершей от ужаса толпы что-то спокойно перекладывает в ворохе окровавленных тряпок возле искореженного груды металла, недавно бывшей автомобилем… Не был он похож ни на интуриста, ни на члена партии зеленых, ни на кого.
Борис тряхнул головой.
— Да? Ну и отлично. Тогда прошу к столу. Совместим стол и дело… — Борису вдруг дико захотелось выпить. Он даже удивился.
— Пожалуй, — сказал Леонард.
— Прошу! — Борис мотнул головой вдоль стола. Сейчас, сейчас мы избавимся от неловкости! Он потер руки, предвкушая.
Старик сделал светский кивок с оттяжечкой и прошел к предупредительно отодвинутому стулу на место Шумакова. Поддернул белые штанины — без стрелок, из типично летней «несминаемой» ткани, но чертовски элегантные — и уселся с прямой спиной. Борису его поза не казалось нарочитой. Школа, подумал Борис, проходя к своему месту во главе стола, спиной к балкону. Старая закалка. Сверкнула мысль: а не гость ли это из Римского клуба?!. Сомнительно. Хотя, Москва город большой. Какой-нибудь симпозиум обязательно сейчас идет. Могли и приехать… Кстати, не посмотрел на штемпель на конверте. Точнее, не помню, был он там или нет. Могли просто сунуть письмо в ящик, проезжая мимо вчера, а теперь вот зашли…
Всерьез взвешивая это предположение, он машинально разлил водку под самый обрез рюмки, занес бутылку над второй — и спохватился:
— Леонард, может быть, вам коньяку?
— С удовольствием, Борис. Если вас не затруднит.
— Минутку.
Солонников поднялся, стараясь держаться прямо, выбрался из гостиной. В кабинете снял с полки громадный том. Открыл рельефную — навороченная геральдика — обложку. В выстланных лунным бархатом вырезах утонули две темные коллекционные бутылки. Борис не колеблясь вытащил одну. Зря Данилевич не верил, удивился Борис, заталкивая «книгу» на место. Тут тебе и форма, и содержание.
Возвратясь, он намеренно поставил бутылку этикеткой к Леонарду. Показалось, тот оценит. Но старик лишь скользнул взглядом по бутылке двадцатипятилетнего коньяка, и с тем же выражением посмотрел на блюдечко с нарезанным лимоном. Борису стало смешно. Кого я удивить собрался? Да он, возможно, пил Курвуазье двухсотлетней выдержки, а я тут с Камю выпендриваюсь.
Борис открыл бутылку.
— Леонард, сами распорядитесь?
— Не беспокойтесь, Борис Александрович, прошу вас, — неожиданно мягко сказал Леонард, расстилая на коленях салфетку. — Одну секунду, я только наберу закусочки. Хотя такой коньяк можно и не закусывать. Думаю то, что я расскажу, вас заинтересует.
Борис вежливо покивал в ответ. Хватаясь по пути за спинки всех стульев, добрался до своего места, и благополучно приземлился в свое кресло, едва не промахнувшись.
…Интересно, думал Борис, по-детски подперев щеку кулаком и наблюдая за плавными движениями рук старика, лицо совсем незнакомое, но странное дело — я как-будто узнаю в первый раз увиденное. Это не воспоминание о человеке. Даже не о его тени. Это тень воспоминания о тени человека.