Разрывая стены

— Ты просто слишком долго убегала от меня, — с улыбкой возмущаюсь по этому поводу. Но это именно так — рядом со мной у Аны нет отторжения, и ее дар становится стабильным. Восстанавливая прошлое, она смогла вспомнить, что всегда чувствовала себя лучше, а дар удивлял ее после того, как мы были вместе. Какой долгий путь пришлось пройти, чтобы понять очевидное! У нас одно янтарное сердце на двоих. Оно разлетелось на тысячи брызг той ночью, но мы собрали их, шагая друг к другу и впитывая осколки каждой клеточкой своих тел… Из испытаний и перенесенной боли выплавился драгоценный камень, который хранится в тайнике наших душ.

Так что Ана скользит, испытывая только легкость, и делает это, на мой взгляд, слишком часто. Особенно дома, так что совсем не слышно ее и без того легких шагов.

— Как Гая, — улыбается она на мое ворчание и рассказывает в тысячный раз о своей подруге и служанке. — Скольжу по дому, как Гая.

Потом разглаживает мой нахмуренный лоб поцелуями.

— Не волнуйся, я знаю, что делаю. Ты не представляешь, как это здорово — скользить вдвоем и чувствовать такую легкость!

Когда Ана так говорит, я вспоминаю Хайделберг, и у меня появляются подозрения, что это маленькая месть за то, что не сразу признался — в тот день на душе мне стало легко, потому что я оставил в доме Татьяны все сомнения вместе с желанием освободиться от Тайны. Увидел ее испуганную, обиженную в прихожей дома ведьмы, и понял, что никаким духам не позволю забрать у меня чувства к ней. Мне стало ЛЕГКО, потому что я принял, что Ана — часть меня.

— Я не волнуюсь. Я тебе доверяю, — говорю ей осторожно, прикусывая ее нижнюю губу. Такую пухлую, такую сладкую…

Вру насчет волнения. Говорю правду о доверии.

Однажды Давид сказал, что высокомерие в любом его проявлении наказуемо. Наверное, я слишком серьезно отнесся к его словам, потому что духи, боги, судьба — (добрый!) Шляпник, меня от высокомерия лечат. Мне, посмевшему увериться, что видел все грани страха, пришлось познакомиться с его новой разновидностью.

Ана вернулась в мир, где есть мотоциклы! Так что, крича от восторга, она мчит по дорогам на старенькой Хонде, и, закладывая виражи, скользит на короткие мгновения. Примостившись сзади нее, я закрываю от ужаса глаза и пытаюсь контролировать сначала дрожь рук, потом кривую улыбку на лице, а после очередного сумасшедшего рейда иду менять промокшую от холодного пота футболку. Я научился брать с собой одну или две, про запас.

Вот такой он, мой новый страх — замирать на каждом повороте, при каждом скольжении, чувствовать биение сердца в горле, когда рядом проносятся другие машины, и понимать, что не смогу лишить Ану этого удовольствия. Она снова залезет на байк и, искупав меня в холодном поту, согреет счастьем, льющемся из ее глаз.

Конечно, мне трудно бороться с желанием укрыть, спрятать любимую беременную женщину от всего мира или запретить ей даже близко подходить к опасностям. Но с Аной так нельзя. Доверие — это еще одна грань любви. Тайна заслужила его. Глупо думать, что она не способна оценить свои возможности и ради забавы станет рисковать нашим ребенком. Скользящая с грацией кошки и силой львицы, лишенная детства и семьи девочка, из которой пытались сделать безвольное орудие, она смогла стать собой и нарисовать свои собственные рисунки не только на моей спине.

Поэтому я понимаю, что Ана не просто так тащит меня в горы или скользит по дороге, окольцованной сотней туннелей между Монте-Карло и Пизой, или спешит увидеть множество городов. Она делится с маленьким жадным чудом внутри нее своими эмоциями, наполняет его крошечное сердце силой и учит радоваться жизни.

Она сильная, моя Ана.

И такая нежная.

Чувственная… как само соблазнение и сладкий порок.

То вдруг беспокойная и непосредственная, как ребенок, торопящийся познавать мир.

Всякая. И вся — моя…

Тайна.

С ней опасно ссорится или спорить. На этот случай я даже купил себе велосипедный шлем. Иногда он помогает мне помириться еще до того, как прозвучат первые колючие слова. Я надеваю его на голову и иду на разговор. Тайна смеется, не сердится и перебирает потом волосы у меня на затылке, спрашивая, когда я покажу ей волка.

А еще Ана любит слушать сказки и просит выдумывать для нее красивые истории.

— Расскажи мне вот эту, — Тайна скользнула одним утром в комнату, где я работал. У нее в руках был красочный выпуск Приве с фотографиями Карины и Тажинского.

Я уже видел эту статью на целый разворот некачественных снимков с несколькими строчками текста и названием: «Их соединила трагедия и чудо».

Ана устроилась у меня на коленях, для чего пришлось отодвинуться подальше от стола, чтобы мы поместились втроем с сыном, и требовательно посмотрела мне прямо в глаза.