Разрывая стены

На этом Наследник Закатного королевства решил, что достаточно поиздевался над поверженным. Он ушел, оставляя Кобейна у пруда в виде чашки холодного кофе с тонкой молочной пенкой странного света, плававшей на поверхности.

Вместо звезд в искусственном небе было разноцветное марево, как если бы кто-то толстой кистью размазал млечный путь, а потом плеснул в него смесь из синей и красной краски, и теперь по куполу стекали малиново-фиолетовые слезы. Мыльный пузырь над головой Кобейна оплакивал его поражение, а сам Кобейн в который раз копался в своих мыслях и чувствах. Их было много, почти все неприятные, но одна беспокоила больше остальных.

Для человека, за которого многое решали с раннего детства, иллюзия свободного выбора могла показаться странной, но у Бэя она была большую часть сознательной жизни. В разрез всем планам Кардинала он стал частным детективом и сам решал, какими делами заниматься, когда устроить себе каникулы, где жить, а где появляться всего несколько дней в году, и мотался по всей Европе, собирая брелоки. Кобейну всегда не хватало движения, пространства, хотелось дотронуться до неизведанных тайн и далей. Что, если неуемная, щемящая потребность в путешествиях была связана с даром? И слышал он зов не дорог, а еще неизведанного скольжения?

Самолюбие постанывало, но смирилось, что у богов или духов были планы на Кобейна, и в его жизни мало что происходило случайно, но узнать, что выбор сердца тоже заранее определен, оказалось больше, чем Бэй мог принять.

Это вызывало отторжение, почти отвращение.

Слово «привязка» и вовсе бесило.

Ну ладно, долю романтизма в это безобразие все-таки добавили — осколками разлетевшегося в пыль рубина, которые, попав в сердца одаренных, притягивали лучших из них друг к другу — этакий групповой романтизм.

Легенду Кобейн услышал от Кайры. Узнав, что Ана ее близкая родственница, принцесса пробормотала себе что-то под нос про привязку, вот Бэй и спросил, получив в ответ небольшое разъяснение от Наследной принцессы Рассветного Королевства. Теперь вот продолжение от Наследника Закатного.

Лучше бы Бэй продолжал себя чувствовать влюбленным идиотом, чем собачкой Павлова, в генетическую программу которой заложили условный рефлекс притяжения к определенным женщинам. Это Кариной Кобейн увлекся самостоятельно или, можно сказать, по велению сердца, или теми девчонками, которые нравились ему в школе или в университете. Но свести с ума его должны были только те, в чьих сердцах пульсировали осколки небесного рубина. И ведь хотелось бы отрицать весь этот бред, но не получалось, потому что самый первый взгляд с Кайрой был похож на тот, на фестивале, с Аной.

Взгляд-узнавание, предчувствие судьбы.

Взгляд-капкан, готовый захлопнуться вокруг сердца.

На фестивале Кобейн забыл о сосиске Юнокс в руках, на площади — о топоре, готовом взлететь над его головой. Значит, встреть он Кайру первой, и его БЭЙзумием была бы прекрасная, как утро, Рассветная принцесса? Или, стань они с ней любовниками, Бэй считал бы себя ее счастливым рабом, душой и телом, освободившись от оков Тайны?

Что, если бы Бэй не оказался на том дождливом фестивале?

Рядом с ним была его Каренина с мягкими каштановыми волнами волос и с влажными карими глазами? Значит ли это, что Карина — выбор его сердца?

Бэй так и просидел всю ночь на скамеечке в саду, бросая проснувшимся рыбам палочки и кусочки лепешки, которая не лезла ему в горло в здании суда, но почему-то залезла в карман. И увидел совершенно неправильный рассвет в городе Дождя и мыльных пузырей. Свет просто включили, постепенно увеличивая мощность, пока радужные разводы не сменились ярким и ровным свечением.

Пора было возвращаться к Рассветным хозяйкам.

Одна из которых владела его волей, другая — сердцем.

Пока…

16.

Сестрами они оказались. Родными.

Можно было спокойно удивиться.

Как Ларс — он опустил голову, покачал ею и вцепился железной хваткой в Ану.

Изумиться до праведного возмущения.

Как Кайра — принцесса завизжала, словно снова оказалась на балконе своей спальни, глядя на изуродованный розовый сад.

Возмутиться.

Как старик Верховный. Бэй подслушал, что Ана называла его Брегон. Жрец, растерявший от старости все тепло из тела и души, искривил пару десятков морщин на восковом лице.

Затаиться.

Как Йодан, в глазах которого добавилось тьмы. Как и Бэй, Магистр внимательно следил за участниками сцены.

Бэй не почувствовал ничего.

Для него не имело значения, была Тайна сиротой, воровкой, блистательной аферисткой, чужой невестой или королевской дочерью.

Ее серые глаза не давали ему покоя, о ее мягких губах мечтал он, о гибком теле, а еще об улыбке и взгляде, от которых в душе все взрывалось снопом оранжевых искр. Дыхание ее на своей груди хотел слушать он. А преступницы или принцессы, было все равно.

Ана была раздавлена прозвучавшим приговором.

Не запрыгала на одной ножке от счастья, что нашлась, а напоминала потерявшегося котенка. Она вскинула свои испуганные глаза и посмотрела на Бэя взглядом, который поднял в его душе столб искр.

Эта жертва привязки искала поддержки у НЕГО!