Разреженный воздух

– Хорошо. А что насчет китаянки?

Постепенная все еще стояла на коленях. Гарнитура пропала, из растрепанных темных волос сочилась тонкая струйка крови, она стекала по лицу, на котором уже начали проступать синяки. Возможно, последствия аварии, возможно, небольшое флотское принуждение к миру, когда Чармс вытаскивал ее из краулера, – в любом случае, она не выказала никакого желания встать. Возможно, Постепенная оценила ситуацию, поняла всю тщетность попыток бороться или сбежать, и тихо пыталась вызвать подкрепление с Дориот-Бродвей по своим внутренним системам. А возможно, все еще пребывала в шоке после аварии.

Мадекве почти не колебалась.

– Она нам не нужна.

Постепенная услышала. У нее хватило времени повернуть свое окровавленное лицо в мою сторону и встретиться со мной взглядом, пока Чармс шагал к ней. Мне показалось, она кивнула мне в знак какого-то мрачного признания, который я не сумел расшифровать. Затем ей ко лбу приставили тупой черный пистолет, и она подняла взгляд и посмотрела на своего убийцу как раз в тот момент, как он нажал на крючок.

По шоссе эхом разлетелся ровный треск.

На мгновение ничего не изменилось. Постепенная продолжала стоять на коленях, словно каким-то волшебным образом осталась невредимой, словно какой-то дух предков налетел и защитил ее. Затем она медленно повалилась на бок и осталась лежать. В центре лба зияла аккуратная темная дырочка, бледная кожа вокруг входного отверстия была обожжена. Ее глаза все еще были открыты. Чармс подошел и еще раз выстрелил ей в голову для надежности.

– Ну все тогда, – сказал он словно человек, вешающий трубку при обычном звонке. – Давайте покончим со сменой режима.

Глава пятидесятая

Над городом кристаллических сталагмитов.

По крайней мере, так одна разорившаяся поэтесса-наркоманка на Бульваре пыталась мне его продать. «Теперь они скапливаются вокруг нас, – сказала она с улыбкой, которая была бы милой и печальной, останься у нее больше зубов. – Мы прилетели сюда и посадили все это, но теперь, похоже, мы ему больше не нужны и оно продолжает расти само по себе». Я так и не понял, было ли это какой-то метафорой – по ее собственному признанию, она была поэтессой – колониальных усилий в целом, или она просто говорила о нанотехнологиях. В любом случае, она выудила у меня двадцать маринов, в обмен на что я получил быстрый и грязный поцелуй в губы, который возбудил меня гораздо больше, чем следовало, и грязный лист упаковочной бумаги для кебаба, разрисованный по краям тонкой линией сверкающей краски и заполненный по центру написанными от руки мерцающими стихами:

Мы в лепешку расшиблись дружно,
На небесных струнах играли,
Но кристаллам все это не нужно.
А нужны ли им мы? Едва ли.
Град растет живой, настоящий,
Граду плевать, что здесь умирали.

Я потерял бумажку в ту же ночь где-то под ногами в разгар драки в баре у Максин, но по какой-то причине слова остались со мной. Когда я смотрел вниз из окна арендованной Чармсом вертушки, этот центральный образ резко вернулся. Брэдбери – украшенная драгоценными камнями королева Разлома – возвышался залитыми ярким светом кварталами и шпилями, насколько хватало глаз, переполненный и пронизанный жизнями шести миллионов светлячков, совершенно безразличный к тому, когда и как может закончиться любая из них.

– Херово выглядишь, оверрайдер, – Чармс ухмылялся мне с другого конца салона, он слегка повысил голос на фоне окружающего шума. – В чем дело, за все эти годы, проведенные на земле, ты утратил вкус к высоте?

Я мрачно уставился на него.

– Знаешь, Чармс, я бы сказал, что ты станешь меньшим мудаком, когда повзрослеешь, но не думаю, что ты проживешь достаточно, чтобы повзрослеть.

– Надеюсь, что нет, если я стану похожим на тебя.

– Мастер-сержант! – Мадекве не пыталась повысить голос, но он прорезался сквозь приглушенный гул турбин. – Не будете ли вы так добры оставить пленников в покое и сосредоточиться на нашем проникновении?

Словно бы в ответ на ее слова, вертолет сильно накренился, и я заметил девственно-чистое, блочное сияние губернаторского особняка внизу, стоящего отдельно от остальных городских огней на затемненной вершине искусственного холма. Представительский дом мог похвастаться грубыми структурными линиями в стиле неопоселения, уже противоречащими тщеславию чего-то не приземистого, а возвышенного, а затем превращенного в нелепицу благодаря массивным квадратным метрам хрупкого светящегося стекла со всех сторон и изящным шпилям минаретов, стремящимся вверх на каждом углу. Это место было построено не для Малхолланда – оно предшествовало ему на пару губернаторов, – но наглая архитектурная непоследовательность, буквально кричащая со своего постамента, была идеальным эхом всей той поверхностной херни, что регулярно выливалась у него изо рта.

Это была фантастическая резиденция для проживания верховного жреца фантазий о Высоком Рубеже.