Разреженный воздух

«Ты истекаешь кровью. Твой костюм самоуплотнился и восстановил давление, и я применила сосудосуживающую нанохимию, где это было возможно, но повреждения, полученные от пули автоснайпера, слишком серьезны и обширны, чтобы их можно было устранить без хирургического вмешательства. Ты уже потерял 44,1 процента крови, и эта цифра, хоть и медленно, продолжает расти. Мы находимся на снижающейся орбитальной траектории, которая приведет к падению на поверхность Европы через 97,8 часа. Но к тому времени ты будешь уже мертв».

«Да ни хера. – Я пытаюсь моргнуть – веки налились свинцом, глаза как будто слиплись. – Почему я ничего не вижу?»

«Я дала тебе успокоительное, чтобы справиться с болью от ран и предотвратить чрезмерный уровень непродуктивной паники. На данный момент ты находишься в функциональном коматозном состоянии».

«Но я разговариваю с тобой».

«Нет, это не так. Мы общаемся через внутреннюю синоптическую связь с ограниченной пропускной способностью, разработанную специально для паллиативной поддержки в случае ПСС. Ты галлюцинируешь физический акт речи из-за высокого уровня неоэндорфина в крови».

«Тогда я… я…»

«Вейл?»

«Вейл!»

«ВЕЙЛ!»

* * *

Тихое настойчивое царапанье во внутреннем ухе. Я резко проснулся.

«Рис?»

«Да. Не пытайся субговорить. Это необязательно и может привлечь внимание».

«Ты перешла на канал ПСС? – Холодный пот из дурного сна сошел, когда я вспомнил, что фиаско на Европе было в прошлом, когда я вспомнил, что не умер там. – Я думал, ты можешь это сделать только если…»

«Это в прямом смысле слова предсмертная ситуация. Сообщники Ракель Аллауки выстрелили в тебя из дергача, и стратегическая экстраполяция предполагает, что они намерены приписать тебе убийство Сандора Чанда, а затем избавиться от тебя. Учитывая это, в моем программировании заложено достаточно свободы действий, чтобы принудительно использовать протоколы».

«Верно. Но… ты можешь что-нибудь сделать, чтобы вытащить нас отсюда?»

«В настоящее время – нет. Закрытые уровни, на которые они вас привели, защищены от передачи, у меня нет доступа к потоку данных за исключением нескольких сильно устаревших локальных обслуживающих систем в стенах. Я работаю над восстановлением твоего сознания и мышечной функции с опережением их ожиданий. Возможно, позже я смогу сделать больше, но, как правильно определила Аллаука, без пути доступа я слепа, глуха и нема. Как только ты обретешь полное сознание, даже этот канал будет завален помехами из реального мира. Мне нужны твои глаза и уши и твои четкие инструкции».

– Эй, Гус, ты посмотри на это дерьмо! – сквозь четкость синаптического канала прорвался громкий размытый голос. – Иди позови Аллауку. Кажется, этот мудак уже приходит в себя.

– Вот ублюдок!

Торопливо удаляющиеся шаги.

«Преувеличивай, насколько тебе хреново. – Ее голос затихал по мере того как грубые органические сигналы от пробуждения начали прорываться на борт, заглушая крики и перекрывая синаптический канал. – Их укоренившиеся ожидания доделают все остальное. Я постараюсь добиться максимальной производительности. И помни – я ослепла. Если ты хочешь, чтобы я о чем-то знала, тебе придется пользоваться голосом…»

Я откинул голову назад. Приоткрыл веки на миллиметр и оценил обстановку.

Ниже. Мы опустились ниже. Низкий потолок давил на плечи в тусклом желтоватом свете от старинных ромбовидных ламп, встроенных в стены. На одной стене насосное и измерительное оборудование, длинная труба метровой ширины пересекает две трети помещения на креплениях на уровне пояса, аккуратно разделяя камеру надвое, затем под прямым углом опускается в толстый запорный хомут и уходит в пол. Петли и вторичные запорные механизмы идут вдоль середины приподнятой секции, к полу внизу приварен большой поддон, собирающий воду – смахивало на какую-то станцию для отбора проб экзотических сточных вод. Слабый, но вездесущий фоновый запах едких химикатов в теплом как кровь воздухе.