Разрешаю смотреть

— Не сегодня... — откидываю голову Феде на плечо, кладя руки на его бёдра.

— Почему? — удивлённо спрашивает он, оставляя цепочку поцелуев на моей шее.

Роняю голову на грудь, блаженствуя.

— Потому что я не резиновая женщина, Феденька, — мурлычу ему. — А у тебя не самый маленький размерчик.

Я на самом деле думаю, что мне придётся привыкать к нему какое-то время. Надеюсь, что недолгое, но сейчас у меня и правда всё побаливает. И внутри, и снаружи. Только меньше его хотеть от этого я не стала. И это пугает.

— Зато ты моя женщина, — рычит он, прикусывая моё плечо.

— Тогда накорми меня мамонтом, раз я твоя женщина, — снова смеюсь я.

Мученически стонет, выпрямляясь и разжимая руки. Берёт с подставки гель для душа и выдавливает себе на руку ароматную жидкость.

— Съездим в магазин. — Намыливает свои грудь и живот, подставляет под воду голову. — Посмотрим, сколько стоит мамонт.

Спустя тридцать минут, просовывая руки в рукава толстовки, подхожу к двухметровому двухкамерному холодильнику, который оказывается совершенно пуст.

— Трусы мои не видела? — Перемещается Федя в пространстве где-то за моей спиной.

— Нет... — отвечаю, изучая содержимое кухонных ящиков.

Обернувшись, вижу, как он упаковывает себя в помятые джинсы, и синие боксеры уже на нем. Я сама выгляжу не лучше. И это, если не учитывать, что на мне, в отличие от него, трусов нет.

Кухня в этой квартире — единственное пространство, от которого не хочется бежать. Никаких завитушек, один сплошной хай-тек и тонна всевозможного оборудования. Будто здесь собирались поселить какую-то невменяемую хозяйку. Делаю такой вывод, потому что здесь есть хлебопечь и специально отведённая под неё зона. Если мы вернемся сюда… я приготовлю убитого им мамонта...

— Федь... — спрашиваю тихо, проходя в гостиную.

— М-м-м… — Натягивает он джемпер.

— Я могу поехать домой, — говорю, внутренне сжимаясь от этой лжи. — Если у тебя есть дела, я не буду мешать. Я приехала, чтобы просто побыть рядом...

Усевшись на диван, надевает на ноги носки, говоря:

— Сегодня мои дела — это ты.

— Я не хочу мешать, я же сказала... — Останавливаюсь рядом, глядя на склонённое сосредоточенное лицо.

— Тыква, угомонись, а? — смотрит на меня, делая раздраженный вид.

— Будешь меня так называть, буду звать тебя “урюк”. Постоянно!

— Окей, — усмехается он, вставая с дивана.

Обхватив ладонями моё лицо, с ленивой улыбкой целует мои губы.

— Федь, я серьёзно. — Обнимаю ладонями его запястья. — Как ты здесь со всем справляешься?

— Макс на связи. — Распускает бублик на моей макушке, делая меня растрёпанной.

— И всё? — продолжаю допытываться я. — А твой брат?

— Ему семнадцать. Мать прилетела на похороны.

— Твоя мать живёт не здесь?

— Нет.

Кажется, на этом лимит его терпения заканчивается, потому что, сказав это, он сплетает наши пальцы и двигается в сторону выхода из квартиры, прихватив ключи от машины. Поднимает с пола свою куртку и набрасывает на мои плечи, быстро поцеловав в нос.

На улице пасмурно, но гораздо теплее, чем вчера. Больше похоже на удушливый штиль после бури. Здесь даже есть люди, и они передвигаются по тротуарам и пешеходным переходам. Пока мы движемся по городу в общем трафике, на нашу машину не обращает внимание только ленивый или собака на поводке.

На телефоне у меня висит пропущенный от мамы, но когда я ей перезваниваю, она не отвечает. Жуя губу, сочиняю для неё подходящую чушь и не забываю написать о том, что у нас всё нормально, после чего убираю телефон в карман толстовки.

Федя тормозит на парковке громадного торгового центра, которого на моей памяти здесь раньше не было. Все тридцать минут, которые у меня занимает подбор продуктов для нашего обеда, ужина и завтрака, Немцев молча ходит за мной, запихнув руки в карманы джинсов и рассматривая полки с товарами.

Забив тележку, тащу его в текстильный отдел, потому что мне, как и любому нормальному человеку, удобнее функционировать в трусах и сквозняки между ног — это развлечение на любителя.

— Как тебе такие? — поворачиваюсь к Феде, держа в руках хлопковые трусы с отпечатком кошачьей лапки в самом интересном месте.

Опершись локтями на ручку тележки, усмехается. Выпрямившись, снимает маленькую вешалку у меня над головой и рассматривает трусы с чебурашками, после чего молча бросает их в корзину.

— Мы точно не в детском отделе? О, какие милые! Возьмём?

Демонстрирую Феде набор повседневного нижнего белья с собаками корги в женском и мужском варианте. Это серьёзно кто-то носит?

— Я это не надену, — чрезмерно серьёзно предупреждает он, будто эти трусы угрожают его чести и чести его предков.

— Ты что, сноб? — смеюсь я, перебирая стопки и хихикая. — Я никому не скажу. Никто не узнает. Так что?

— Не-а, — отвечает рассеянно, глядя куда-то поверх моей головы.

— А если я попрошу? — обнимаю его за шею, встав на цыпочки.

Его глаза опускаются на меня, а потом снова смотрят за мою спину. Из них пропадает всё веселье. Обернувшись, не вижу ничего примечательного.

— Я умею просить, Феденька, — тяну к себе его голову, прижимаясь губами к его скуле. — Может, мне просто с трансформерами поискать? Бамблби там, Оптимус?