Разоблачение Тисл Тейт

Целую неделю Мэриголд прожила без походов в потусторонний мир, потому что отец зорко за ней следил. Она поняла, что не может рассказать ему правду, что он никогда ни о чем не узнает. Поэтому девушка решила выждать некоторое время. Но это вовсе не означало, что она не могла видеться с Ионой. Ради Колтона.

– Все-таки я тебе не верю, – сказал Иона одним летним вечером, когда они сидели в парке рядом с домом Мэриголд. – Но давай на минутку притворимся. Счастлив ли он в потустороннем мире?

– Я бы не сказала, что счастлив. Или несчастен. Но он очень беспокоится о тебе и маме.

– Погоди. А разве Колт не наблюдает за нами сверху или откуда там? – спросил Иона.

– Нет, жаль, что так, но…

Иона смотрел на Мэриголд своими прекрасными, как у Колтона, глазами.

– Тебе-то какое до этого всего дело? Вот чего я не могу понять.

– Твой брат мне небезразличен. Я хочу помочь ему обрести покой.

– И все? Чистый альтруизм?

– Не только… Я потеряла маму за несколько дней до того, как вы потеряли Колтона. Я ищу ее, и твой брат мне в этом помогает.

ОТРЫВОК ИЗ «ЛИМОНАДНЫХ НЕБЕС»,

КНИГА 1: «ДЕВОЧКА В ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ»

В скорой папа находится в сознании, но из-за болевого шока не может говорить.

Я все еще беспокоюсь, что папа меня тоже оставит. Мама Лиама работала на дому, так что успела зайти к нам до приезда скорой, и, когда мы уезжали в больницу, она махала нам и смотрела на меня с неподдельным ужасом.

Мы добрались до больницы, и отца сразу увезли в реанимацию. Я сижу одна в приемном отделении, вдыхая воздух, пропитанный антисептиком и чем-то металлическим. Лиам заваливает меня сообщениями в первые пару часов после окончания уроков в школе, примерно каждые пять минут интересуясь новостями о состоянии папы. Потом у моего телефона садится батарея, и, когда экран гаснет, я испытываю что-то сродни облегчению.

По моим ощущениям, проходит целая вечность, и вот ко мне наконец выходит врач – доктор Пьюлис. Она кажется дружелюбной и достаточно уверенной в себе, несмотря на то что совсем юна, как будто только недавно получила диплом медика. Но, когда она говорит, что с папой все будет хорошо, я ей верю.

Хотя картина, конечно, безрадостная: перелом черепа, сломаны обе руки и одна лодыжка, практически все остальное тело в синяках и ссадинах. Перелом лодыжки у отца такой серьезный, что требуется операция по имплантации специального фиксатора. Этот момент доктор Пьюлис вынуждена пояснить мне отдельно: это металлическая деталь, которая протянется от лодыжки до колена, и ее вкрутят в кость снаружи. Оба предплечья должны быть зафиксированы при помощи косыночных повязок. Это все означает, что в ближайшие шесть недель папа будет сильно ограничен в движении, а ведь это только самое начало его выздоровления.

Я слушаю, словно в трансе, и киваю. Доктор Пьюлис отводит меня к отцу в отделение интенсивной терапии, и, несмотря на то что он подключен к тысяче разных аппаратов, а из его покрытого синяками, перевязанного и переломанного тела под странными углами торчат иглы капельниц, я никогда в жизни не испытывала такого облегчения.

– Папа! Ты жив!

Я быстро подхожу к его кровати, но пока боюсь до него дотронуться.

– Жив, – отвечает он хриплым шепотом.

Он выглядит изможденным. И явно опьянен лекарствами. Его взгляд направлен на меня, но нельзя сказать, что он смотрит на меня.

– Что произошло? Все как в… тумане.

– Ты упал с лестницы, но все будет в порядке, это точно, – говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку так осторожно, что губы скорее касаются воздуха, чем его кожи. – Тебе просто нужно отдыхать. Я буду рядом.

Я сажусь на стул возле его койки и наблюдаю, как слипаются его веки. В Бога я не то чтобы верю, но все равно молюсь про себя, потому что так благодарна и так напугана. Не надо было отцу забираться на эту лестницу. Но ведь он туда и не полез бы, если бы мы не поссорились. Если бы не Мэриголд.