Разговоры об искусстве. (Не отнять)

Через пару лет мы в музее делали первую в России выставку Йозефа Бойса. В акциях и перформансах Бойс вовсю использовал суггестию шаманизма. Я вспомнил эпизод с поэтом-шаманом, набрал Тильмана. Посмеялись. Он собирал материал для новой книги – «Мозг Ленина». Про то, как немцы, собираясь взять Москву во время войны, готовили спецкоманду, чтобы добыть образцы-срезы. Фогт, Институт мозга и пр. Просил помочь с документами в Москве. Как-то не сложилось. Уже произнес в Питере по телевизору наш дружок Сережа Курехин свой знаменитый слоган: «Ленин-гриб». Для нашей компании тема сама собой закрылась. Да и время как-то схлопнулось. Итоги? Арт-практика Бойса сегодня изучена каждым продвинутым местным молодым художником тщательнее, чем все совокупное творчество передвижников. Националисты всяческих окрасов по-прежнему активничают в России, но кое-где и посильней. Но та конкретная группка несчастных, каких-то вечно просроченных, зачморенных пугающе разворачивающейся жизнью литераторов, в связи с «фашизмом» которых приехал в Ленинград Тильман, совсем сошла на нет. А ведь и они нашли для моего заграничного дружка, специалиста по журналистским расследованиям, отличный, прямо как Бойс прописал, жест из арсенала contemporary art – настоящего шамана из малочисленного гордого народа манси.

Так они и высветились, в потоке времен, в моем нетвердом сознании, все вместе. Люди и события рубежа 1980–1990-х: Натан, неудавшаяся фотосессия Ньютона, вьетнамские проститутки, Тильман, Ленин-гриб, русопяты-почвенники, поэт-шаман, выставка Бойса. И мы с сыном Сергеем за столиком в давно не существующей «Чайке», где он пьет свою первую кружку пива.

Из рассказов мамы

В семидесятые из Большого оркестра Ленинградской гос. филармонии постоянно сбегали музыканты. Сначала разведывали обстановку, подыскивали место, а на следующую гастроль исчезали. Что поделать – музыкант такого класса на Западе жил несравнимо лучше. А наши вынуждены были пряжу перевозить в инструментах на продажу. Больше всего помещалось в трубы. Хуже всего приходилось музыковедам в штатском – прикомандированным кэгебистам. Они должны были осуществлять профилактику, бдеть, следить и пр. Но против человеческой природы не попрешь. Они бы и сами слиняли, если бы что-нибудь умели и кому-нибудь были нужны. А так пребывали в полном ужасе, даже прикупить себе что-нибудь на командировочную копеечную валюту не могли. Упустишь оркестранта – и прямиком в провинцию с понижением. Не оправдал. Так они все время и менялись. И вот во время гастролей к ночи не досчитались трубача, Буську. Гениальный, надо сказать, трубач, любимец Мравинского, человек веселый и очень симпатичный. Профессор Консерватории. Да он у нас бывает, ты его знаешь. Кстати, дружок твоего отца, сколько раз они вместе выпивали, как я ни запрещала. Час ночи – нет Буськи. Два – нет. Три – нет. Гэбисты уже смирились, дремали в вестибюле в креслах. Уже мысленно прикидывали, куда их сошлют. В какую Тьмутаракань. Четыре. Пять. Шесть. Полная безнадежность. В семь уже надо в Москву звонить, докладывать. И вдруг без пяти семь – визг тормозов, подъезжает машина. Буська в обнимку с какими-то девицами, пьяненькие, веселые. Буська с бутылкой шампанского в руке. Гуляют! Гебисты бегут к нему со счастливыми лицами, чуть не со слезами: Бусенька, родной! Мы-то думали – погубил, без ножа зарезал! А ты не подвел, вернулся. Да ты, да ты герой!

Тимур и Понтюс