Разговоры об искусстве. (Не отнять)

Нарвская застава – россыпь конструктивистских архитектурных имен: Гегелло, Никольский, Симонов, Кричевский, Барутчев, Меерзон. Когда-то гулял здесь часами, открывая для себя все новые детали. Школа с башенкой-обсерваторией Никольского – объем спортивного зала вынесен отдельным блоком. Вход с заднего фасада сегодня, видимо, используется как «черный», грузовой – коробки, мусор. Над дверью – замечательный рельеф: композиция издали кажется типологичной – серп и молот. Но, оказывается, в привычной динамичной связке – спортивные снаряды. Штанга, теннисная ракетка. Элегантная вещь, скорее, ар деко, нежели чистый конструктивизм. Хотя в Ленинграде ар деко в обнимку с конструктивизмом. Вроде борются, ан нет. «Как аттический герой, в своего врага влюбленный». С этой работой перекликается – и по теме, и по упругому рисованию – рельеф на пилонах левинсоновского «Дома на Кар-повке». Впрочем, я «ловил» не столько неожиданно изысканные моменты. Тянуло как раз к пролетарски-бедному, демократичному. Когда учился, все с придыханием говорили – функционализм. Понятно, организация жизнедеятельности, «фабрики новой жизни» – кухни, читальни, дворцы культуры и пр. Кроме того, наверное, – в идеале – функционализация самого процесса проектирования. Фабрика-кухня, фабрика – архитектурная мастерская… А вот на горизонте частной жизни – вне конвейеризации, логистики и пр. Как она здесь, функция, проявилась? По нечетной стороне Скачек – улицы – жилмассивы. Архитектор, в числе других, – Руднев, ставший потом генералом стиля Триумф. А пока он конструктивист, жилмассивщик. И вот у него есть такие полукруглые, на высоту первого этажа, пристроечки. Дворницкие! О жилмассиве речь! О массовом горизонте, о рационализации жизнепотока. А ведь подумал же архитектор о человеке метлы и совка. Недалеко – Тракторная улица. Первая попытка типизации жилого строительства. Жил-массив для пролетариата Нарвской заставы. Озеленение, освещение продумано до совершенства – все лестничные клетки выходят на север, чтобы не отнимать свет у жилых комнат. Все – от градостроительных моментов до группировки балконных объемов – увязано в единое целое. Торжество прогрессивной проектности в ее чистоте и тотальности! Или наоборот – тотальной проектности в ее прогрессизме и… так далее. Помню, я тогда увидел странные пристойки, приступки. Подумал, – неужели это консоли таких вот пристенных скамеечек: положи досочки и садись. Померещилось. Откуда в такой концептуально эталонной, рассчитанной на воспроизведение, на практике и в хрестоматиях по архитектуре, – среде какие-то… завалинки. Другого слова не подберешь. Конечно, конструктивисты и, особенно, архитекторы сталинского стиля думали о скамейках. Но – отдельно. Особенно вторые – как о форме монументальной, архитектуре малых форм. А тут – приступочки… Примостилось. И вот сегодня был на выставке «Квартира № 5. К истории петроградского авангарда. 1915–1925». В Русском музее, в собственном, можно сказать, Мраморном дворце. И вот вижу: живописный пейзаж Львова Петра Ивановича. Этот самый жилмассив Тракторной улицы. Конечно, пейзаж динамичный, экспрессивный – архитектура диктует. И вдруг – такой вот мотив: у стен – скамеечки, те самые приступочки. И на них – притулились старички и бабушки, деревенские родители ленинградских пролетариев. Ну, привыкли так проводить вечера в своей догородской жизни. И вот подумалось: у конструктивизма много определений. Позитивных: революционный, прогрессивный, демократичный, функциональный и пр. И негативных хватает – несовместимый с классическим наследием, нивелирующий художественно-образное начало, механистичный, неудобный (вспомним хотя бы название одного из домов-коммун писателей и инженеров в Ленинграде, – «слеза социализма»), имитирующий единство формы и содержания (в силу неразвитости производственной базы логика «машинной», монолитной формы воспроизводилась в традиционных материалах – кирпиче и штукатурке). Не рискую ввязываться в эти давние споры. Конечно, в исторической перспективе конструктивизм победил. Только в перечне его заслуг, – может, я и ошибаюсь, – нет вот этого: дворницких, приступок, завалинок. Конечно, с точки зрения большой формы это был откат. Жизнестроительные амбиции требовали работы с массовыми потоками, с большими цифрами. А мне все-таки как-то особенно приятно отыскивать в этих полуразрушенных объектах следы архаического интереса к маленькому человеку. Такому вот непередовому, неохваченному, невовлеченному, одиночному. Предлагаю следующие определения. Конечно, касательно частных его проявлений. Утешительный конструктивизм. Щадящий конструктивизм.

«С пробоиной в борту…».

Это было где-то через час после первого тоста. Дядя Юра Подляский вставал и требовал тишины. Это означало, что он был готов, дошел до требуемой кондиции. Он запевал свою любимую и единственную песню – «В Кейптаунском порту»: