Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Старшина замер в изумлении, Дед только вернулся из отпуска и уже успел отвыкнуть от подобной лексики, если старшина подразделения только может отвыкнуть от мата. Да, нет, скорее, я отвык от его голоса, спросонья не узнал, а он отвык от того, что матом может разговаривать не только он, но и «собеседники». Вот оно тлетворное влияние «гражданки!»

– Не понял?! Вставай!

– Блин! Товарищ старший прапорщик, дайте поспать, я через шесть был, потом в досмотровой, не пойду я жрать.

– Ты чо, опух? Вставай, собирай манатки, чисть оружие, сдавай мне всё, увольняешься. Всё, дембель! Велено до 17.00 всех вас выпиз.., уволить, на хрен!

Эх, культурнейший человек, старший прапорщик Ратиловский, за что и любим, за то и ценим. Чего он сказал-то? Дембель?

Мы все ошалело сидели на кроватях, мозг отказывался понимать происходящее, на дворе только 16 июня, а тут – дембель.

И тут началось. Это найди, это сдай, это почисть, от всей этой нервотрёпки ужасно захотелось жрать. Так, фотик обещал Сашке, хромачи надо сдать Деду, а потом умудриться их стырить и отдать Серёге. Или Ваньке? Блин, кому же обещал?

– Дежурный! Списки дембелей из штаба уже есть?

– Нет!

Блин, может дембель-то учебный. Дед ещё гундосит.

– Товарищ прапорщик, вы бы дали носки, что ли офицерские, а то выдали стандартного 45 размера, а у меня 41.

– Носки у военнослужащего срочной службы должны быть или синего или чёрного цвета.

– Ага, согласен, только ещё по размеру!

– Ходют тут всякие! (Ни фига себе, это после полутора лет совместной службы-то?!) На! (Выдал офицерские, зелёные, 41 размер) Помни мою доброту!

– Ну, спасибо!

– Стой! Куда хромачи попёр?

– Дак, эта! Я Ваньке обещал!

– Не хрен таскаться с сапогами, пиши бирку, я сам передам. (И ведь передал, добрейшей души человек! Я сам проверял).

На приёмке оружия Дед был чрезвычайно строг, просто до неприличия, но и это мероприятие, в конце концов, мы закончили. Сбегали пожрать, переоделись в парадку, а к тому времени и приказ из штаба пришёл. Серёга Мельник в первую партию не попал, самый заслуженный – и не попал. Честно скажу, был шок. Ну, вот, вроде и всё, сборы закончены, через пять минут построение. И тут…

Завыла сирена, инстинкт сработал, все ломанулись, и мы в том числе. У оружейки стоял замбой Табацкий и объявил построение отдела на приказ на охрану. Мы встали на последний приказ на охрану границы, стояли правофланговыми, перед всеми нарядами, стояли и слушали уже сотню раз выслушанную задачу, шевелили губами за старшими нарядов, отвечая по составу нарядов, а потом задачу поставили нам – увольнение в запас пограничных войск КГБ СССР.

– Вопросы?

– Вопросов нет, приказ ясен. Есть выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик… И ком в горле.

– Наряды напра-аво! На охрану Государственной границы….

Повернулись, ударили в привычные три строевых шага, вышли из комнаты службы и… Завыла сирена, прощаясь с нами. Что-то оборвалось в груди и тяжело заныло. Ребята, дружески похлопывающие по плечам и, улыбаясь, несущие всякую чушь, типа, «ты там давай», офицеры, пожимающие руки, и ты, ошалевший от безысходности всего происходящего, не понимающий ровным счётом ничего. Радоваться тебе или грустить, что делать дальше, идти за нарядами, уходящими на границу, но ты уже не с ними, у тебя другой приказ, ты в запасе, в запасе, а не в резерве. Так и вывалились на плац. А там начальник ОКПП, начПО, начштаба. Построились, выслушали традиционное «К-хм!» дяди Бори по поводу дембельских погон с неуставными металлическими буквами «ПВ» и шевронов с красным кантом у тех, кто переслужил больше двух лет (а кто не переслужил?). Услышали слова благодарности от нашего ФБР (начальник ОКПП «Одесса» – Филиппов Борис Родионович), от начПО. И спустя пятнадцать минут в последний раз по команде залезли в свою «шишигу».[175] Всё. Домой. Вот и всё, прощай граница!

P.S. Прошло три дня как я дембельнулся; мечтам о том, чтобы выспаться, так и не суждено было реализоваться, так и «вставал на службу». Мамка от избытка чувств в первый же день накормила меня в полном соответствии с моим пожеланием «чем-нибудь домашним» – гречкой. Отец чуть не катался от хохота и сквозь слезы говорил, что она давно уже не была на заставе, раз умудрилась впихнуть в меня «беговой рацион». На седьмые сутки я не выдержал, взял денег, купил билет, загрузил домашней жратвы, фруктов и уехал «домой к своим» на ОКПП. На перроне Одесского вокзала я увидел подозрительно знакомую фигурку, тащившую за собой огромный чемодан на колёсиках «мечта оккупанта».

– Васька! Шаргу, ты?

– Я! А ты чего здесь?

– К своим. А ты?

– Малыш неделю не жрёт, вот письмо получил, – как-то виновато ответил он. – Ладно, пошёл я, мне ещё до Ильичевска на автобусе пилить. Мы пожали руки и разошлись, «по своим».