— Ваше высокопреосвященство, у Ниниэн никогда не было особых причин испытывать какую-либо лояльность к великим церковным династиям. Возможно, к людям из этих династий, таким как я и мои родители, но не к самим династиям. И даже если бы у нее была какая-то такая причина, ее первая и самая сильная реакция — сочувствовать тем, кого Церковь бросила так же, как мой дядя бросил ее. Хуже, по крайней мере, с точки зрения викария, было ее монастырское образование. Она, как и я, верит в то, что должна отстаивать Церковь, и это делает ее оппозицию тому, что на самом деле представляет собой Церковь, неизбежной. И, — она снова посмотрела прямо в глаза Стейнейра, — я должна признаться, что именно Ниниэн первой втянула меня в активную оппозицию внутренней коррупции Матери-Церкви, а не наоборот.
— Но я все еще в некоторой растерянности, чтобы понять, почему она собрала всю информацию, которую вы описали.
— Понимаю это. И, хотя на самом деле она не уполномочивала меня рассказывать вам об этом, мне придется предоставить вам некоторую дополнительную информацию, если я действительно собираюсь объяснить. Однако, прежде чем я это сделаю, пожалуйста, поймите, что то, что я собираюсь вам сказать, может стоить десятков жизней, если Клинтан когда-нибудь узнает об этом, ваше преосвященство.
— Вы намерены сказать мне это, чтобы прояснить, почему вам нужен мой совет относительно передачи ее предложения Шарлиэн? — спросил Стейнейр, и она кивнула. — В таком случае, Эйдорей, это должно быть скреплено печатью исповеди. Без твоего разрешения я никогда не поделюсь им ни с одной живой душой.
— Благодарю вас, ваше преосвященство.
Она сделала еще один глубокий вдох и расправила плечи.
— Ваше высокопреосвященство, в Церкви, на самых высоких уровнях, есть группа людей, которые так же осведомлены о злоупотреблениях вокруг них, как и любой чарисиец. Я не открою их имен, даже вам, без их разрешения. Если уж на то пошло, уверена, что знаю лишь горстку из них. Но Анжилик — Ниниэн — была одним из их главных агентов на протяжении десятилетий. Они называют себя просто «Круг», и их цель…
.VII
Сэр Корин Гарвей мрачно наблюдал, как раненые, прихрамывая, приближались к ним. Даже тогда у Баркора еще было время очистить проход и, по крайней мере, уйти в тыл. Многие из них использовали свое оружие в качестве импровизированных костылей. То тут, то там один из них опирался на плечо товарища — иногда оба были ранены и опирались друг на друга, поддерживая друг друга, — а группы с носилками несли людей, слишком тяжело раненых, чтобы даже ковылять. В мире не может быть ничего более ужасного, чем проигранная битва, — подумал он. — Это было не просто поражение; это было осознание того, что так много людей погибло и было ранено по его приказу абсолютно ни за что.
В отличие от многих командиров, Гарвей взял за правило навещать раненых так часто, как только мог. В общем, слишком многие из них все равно умрут, несмотря на все, что мог сделать орден Паскуале, и он должен был хотя бы сказать им, как он благодарен им за все, что они сделали и выстрадали. И это также заставляло его осознавать цену своей неудачи.
Это не совсем справедливо, Корин, — настаивал уголок его мозга. — Это не твоя вина, что у чарисийцев есть артиллерия с большим радиусом действия и эти проклятые винтовки.
Нет, — резко ответил другой уголок его мозга, — но это твоя вина, что ты умудрился загнать всю свою армию на перевал Тэлбор, как овец на бойню.
Его челюсти сжались, и вспомнившаяся ярость потекла по его венам. Единственное, что ему удалось сделать после того катастрофического дня, который принес ему сильное чувство личного удовлетворения, — это отстранить барона Баркора от командования. Но даже это чувство удовлетворения было ущербным, потому что он не мог простить себя за то, что не пошел вперед и не сменил Баркора, как только до него дошло известие о высадке Кэйлеба. Барону потребовалось более четырех часов, чтобы привести в движение хоть одно из своих подразделений. Даже тогда он двигался с мучительной медлительностью, и основная часть арьергарда все еще находилась внутри западной оконечности перевала, когда назад отступили разбитые остатки кавалерии Уиндшера.
Это позволило некоторым другим войскам, оказавшимся в ловушке позади него, покинуть ограничительную местность Тэлбора. Но барон запаниковал, услышав, как разбитая кавалерия неизбежно завышает оценки силы чарисийцев. По собственной инициативе он приостановил наступление и приказал своим людям окопаться там, где они были. К тому времени, когда Гарвею удалось добраться до арьергарда, чтобы лично отменить приказы Баркора, силы чарисийцев действительно были на подходе, и попытка пробиться через них закончилась кровавыми обломками и потерей более трех тысяч убитыми, ранеными и пленными. Вкупе с потерями, понесенными кавалерией Уиндшера, это составило общую потерю более шести тысяч человек, и в итоге они были отброшены на добрую половину мили дальше вглубь перевала.