И тут меня осеняет. Она не знала наверняка, что я пойду за ней, и могла меня заставить, только прихватив с собой мои ценные вещи.
У меня на языке вертятся слова, но она даже не смотрит на меня, и я не знаю, что сказать.
Когда я ложусь позади Лилиан, то по ее позе понимаю все невысказанные слова. Она напряженная и угрюмая и с трудом терпит меня рядом с собой. Будь сейчас теплее, будь у нас одеяла, будь у нее выбор, она спала бы по другую сторону костра. На мгновение мне кажется, что она сейчас что-то скажет, дыхание ее замирает… – но она молчит.
Никто из нас не сказал за весь день ни слова. Засыпаем мы не скоро.
Наутро просыпаемся чуть позже, чем обычно, – прошлая бессонная ночь сказалась. Лагерь сворачиваем быстро: всего-то и надо что упаковать наши припасы и съесть пополам одну из нескольких оставшихся упаковок пайка.
Я разминаю мышцы, а Лилиан затягивает потуже шнурки на ботинках. Когда мы отправляемся в путь, я понимаю, что она решила идти наравне со мной и не отставать. К тому времени, как мы доходим до перевала, она учащенно дышит, плетется сзади, несмотря на то что изо всех сил старается держаться рядом, и смотрит себе под ноги.
Сверху открывается зрелище, от которого захватывает дух: холмы тянутся вниз на десятки километров и сливаются с лесом, который отсюда кажется лишь темной полосой. Между подножием горы и лесом лежит «Икар».
Развалившийся на части при крушении, он раскинулся на много километров. Большая часть корабля осталась целой, хотя многие отсеки разрушились, не выдержав силы гравитации; по земле протянулась борозда, оставшаяся после торможения. Сердце гулко стучит у меня в груди: я пробегаю взглядом по обломкам – расплющившимся спасательным капсулам, которые не сумели отсоединиться от корабля, пока тот не начал падать; расплавленные до неузнаваемости металлические глыбы, сгоревшая обшивка…
На «Икаре» было пятьдесят тысяч человек. Хотелось бы верить, что хоть кто-то пережил эту катастрофу. Среди капсул, что я вижу, нет ни одной целой. Корабль не подлежит восстановлению.
Но не из-за этого я едва не падаю на колени.
Над остовом «Икара» должен кружить спасательный корабль. Команды спасателей, как муравьи, должны ползать по всему кораблю. Там должны быть люди, жизнь, спасение… Но перед нашим взором раскинулось огромное кладбище. Все это время я цеплялся за надежду, что мы просто не заметили их прибытия, что, если мы как можно скорее доберемся до места крушения, нас будут поджидать спасатели. Но здесь нет даже намека на других выживших.
После всех невзгод, что мы пережили, я наконец признаюсь себе в том, о чем старался не думать с минуты крушения.
За нами никто не прилетит.
И я не знаю, что нам еще делать, кроме как пытаться выжить. В обломках корабля и капсул погребены солдаты, с которыми я дрался на тренировках, люди с нижней палубы. Мужчина, который тайком пробрался в салон первого класса и хотел поговорить с Лилиан. Ее друзья, телохранительница, кузина.
Я делаю глубокий вдох и разворачиваюсь, чтобы начать спуск с горы.
– Просто… просто остановись, – за спиной звучит надтреснутый голос Лилиан, хриплый из-за того, что у нее пересохло в горле, и срывающийся от волнения.
Застыв на месте, она смотрит вниз на корабль. Девушка вся раскраснелась или, скорее всего, обгорела, волосы, влажные от пота, спереди завиваются. Когда она обращает на меня горящий взгляд, я вздрагиваю.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел. Посмотри на меня, посмотри на это, Тарвер.
– Я вижу. – Мой голос тоже хриплый. – Но нам нельзя здесь оставаться. Нужно идти дальше. В обломках можно найти какие-нибудь припасы, оборудование.
Она покачивается, а потом в изнеможении опускается на землю.
– Когда ты наконец признаешь, что я не сумасшедшая? Я спасла тебе жизнь. Мы бы не выжили в пещере.
Но я не могу признать вслух. Это выходит за грани разумного – всего, чему меня обучали, а мои знания – все, что у меня есть. Мне проще думать, что она сошла с ума, чем признать, что она, возможно, получает послания от… от кого? От призраков? Бред, невозможно…
Стоит мне ей поверить, и все, что я знаю, развеется как дым. А я знаю, что нам нужно выживать.
Она до сих пор смотрит на меня усталым взглядом, в выражении ее лица сквозит боль.
– Я не считаю тебя сумасшедшей, – наконец говорю я. – Но я могу отталкиваться только от достоверных фактов. Я не знаю всего, а сейчас знаю меньше, чем всегда. Но я точно знаю, что мы не должны сидеть на месте.
Она горбится и прислоняется лбом к коленям, и у меня разрывается сердце. Хотел бы я знать, что делать или что сказать. Хотел бы я знать хоть что-то дельное.