Разбитые звезды

Я так медленно и осторожно двигался все эти дни, что теперь мне даже нравится размять ноги. Я перепрыгиваю через валуны и бросаюсь к ней: мной движет страх, что она исчезнет во мраке, или упадет, или же я потеряю ее еще каким-то образом. Я не церемонюсь, когда догоняю ее: схватив за локоть, притягиваю ее к себе и крепко сжимаю в объятиях, чтобы она больше не убежала.

Она не сопротивляется, и мы стоим, дрожа, под засыпающим нас снегом.

И вдруг сквозь завывающий ветер, сквозь заглушающую звуки снежную пелену, сквозь наше учащенное дыхание слышится другой звук. Сначала тихо, а потом все громче и громче, заглушая все остальное, нарастает грохот, и земля дрожит у нас под ногами. Мне приходится отпустить Лилиан, чтобы удержать равновесие, но она не отходит далеко. Она смотрит мимо меня в сторону пещеры, и я, проследив за ее взглядом, вижу, как гаснет тусклое мерцание нашего костра: свод пещеры обрушивается под тяжестью камней.

Несколько мгновений мы стоим и смотрим.

От пещеры осталась груда камней и снега.

Наша постель и одеяла погребены под завалом. Останься мы внутри – тоже были бы там. Я это понимаю, но почему-то не осознаю. Я знаю, что наше уютное убежище завалено камнями, но не понимаю, что это случилось на самом деле.

И не понимаю, как она узнала, что нужно бежать.

Когда я поворачиваюсь и ухожу, она молча идет за мной. В темноте далеко не уйти, и мы находим укрытие между двумя скалами и строим подобие снежной стены, чтобы спрятаться от ветра. Мы садимся на мой вещмешок и сворачиваемся калачиком, обняв друг друга. До рассвета остается несколько часов, но мы так и не смыкаем глаз.

Снег заканчивается, едва только светает. Ноги и руки у меня так затекли и онемели, что совсем не слушаются. Я заставляю себя подняться, превозмогая боль.

Когда я разминаю мышцы, Лилиан следует моему примеру. Она совершенно измотана, но не жалуется. Ей тоже больно, но этого не показывает: только крепче сжимает челюсти и двигается медленнее и осторожнее. Когда мы понимаем, что можем идти, уходим от пещеры.

В небе, как это обычно бывает после снегопада, догорают звезды, а искусственная луна низко нависает над нашими головами. Вокруг свежо и красиво. Каждый шаг мы делаем осторожно, с опаской: кто знает, что лежит под толщей снега? Я увязаю по щиколотку, Лилиан тяжело дышит за моей спиной. Мы идем очень медленно.

Я не хочу думать о случившемся, но против воли возвращаюсь к этому – вновь и вновь.

Она видела мертвецов.

Она спала, но знала, что нужно бежать прочь из пещеры.

Я соскальзываю со склона и поворачиваюсь, чтобы поймать Лилиан. Удерживаю ее и уже хочу отпустить, как вдруг она хватает меня за рукав.

Я смотрю на нее. Хотя она бледна от усталости, а под глазами у нее залегли темные круги после бессонной ночи, смотрит она на меня настойчиво.

Она хочет, чтобы случившееся было доказательством ее правоты – что голоса настоящие, что она не сошла с ума. Она ждет, что я признаю это.

Но то, что случилось ночью, невозможно. Никто не может знать, что случится, если оно еще не случилось. У меня нет объяснения, я не могу об этом думать. Я должен придерживаться задуманного плана и вытащить нас отсюда.

Меня научили быть глухим к подобным мыслям, чтобы продолжать действовать. Меня научили шагать вперед.

Я отвожу взгляд и слышу, что у нее перехватило дыхание. Представляю, как ее лицо становится безучастным, но я не могу на нее смотреть. Она отпускает мою руку. Я поворачиваюсь и иду вперед.

Мне казалось, что вчера было слишком тихо и неловко, но вчерашний день не сравнится с сегодняшним. У меня сердце обливается кровью, когда я смотрю, как она пробирается сквозь снег, безнадежно сгорбившись.

Мы молча идем по снегу, с трудом переставляя налитые свинцом ноги. Через несколько часов тишина настолько осязаема, что кажется разделяющей нас каменной стеной.

Когда мы останавливаемся, я тянусь за флягой, но понимаю, что она пропала. Я поднимаю на Лилиан взгляд, и мы, кажется, одновременно понимаем: фляга осталась вместе с одеялами, погребенная под завалом. Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Без фляги нам придется пить из ручьев и ключей, а так и недолго подцепить какую-нибудь местную заразу.

Лилиан уходит первая. Возможно, она не понимает, что для нас означает потеря фляги. Может, понимает и просто уходит.

Когда мы наконец разбиваем лагерь, то вместе расчищаем от снега место для постели, рвем траву, выковыриваем из земли ветки и камни, делаем углубление, чтобы было удобнее лежать. Без одеял нам придется укрываться всем, что найдем.

Мы растапливаем снег в кусочке ткани, оторванном от длинных рукавов комбинезона Лилиан, и пьем по капельке воду, которая просачивается сквозь материю. Воды ничтожно мало, но много снега есть нельзя – тоже можно заразиться. Я лезу в мешок за фонариком, чтобы положить его возле себя на ночь, и мне под руку попадается металлический чехол с фотографией. Я все думаю, почему Лилиан, перед тем как убежать, схватила мой вещмешок. Почему, охваченная таким сильным страхом, она подумала, что нужно взять с собой припасы?