Раубриттер

— Мои, — сказал Волков. — А кто вы, господа?

— Мы помощники распорядителя турнира. И просим вас и ваших

людей стать на том поле. — Одни из них указал ему рукой на

свободный участок вытоптанного поля. — И ждать распоряжений. А

мы сейчас же доложим о вас графу и распорядителю, как о вас

сказать?

— Скажите, что прибыл Эшбахт со своими людьми. Меня просил

граф привести своих людей.

— Да-да, на турнир прибыл сам первый маршал, он уже тут, сразу

после турнира начнется смотр.

Они откланялись, а Волков указал ехавшему за ним Брюнхвальду, куда тому направлять свих людей на постой.

— Туда, Карл, вон наше место.

За людьми Брюнхвальда шли и все остальные, туда же сворачивали

и обозные телеги. И телега, в которой ехала Брунхильда. И она

была не рада, что ее везут не в замок, а на пыльное поле, на

котором какие-то лошади съели уже всю траву.

Для любого военного лагеря это было обычным делом. Каждый

офицер знал то место, которое ему и его отряду отводят

командиры. Командирам лучше знать, где кому ставить палатки.

Но вот красавица об этих военных правилах знать ничего не

хотела.

— Господин мой, — кричала она Волкову с явным раздражением, -

отчего же мне не в замок ехать, а на пыль эту? Словно я баба

деревенская, что на ярмарку тетка привезла. Я в замок хочу, меня

граф ждет.

— Нет графа в замке, не ждет он вас, — так же с раздражением

отвечал кавалер, — на ристалище он, поединки смотрит, а после

будет сморить местное рыцарство вместе с маршалом, так что пока

тут со мной посидите.

— В пылище этой? — С еще большим раздражением кричал ему

красавица.

— В пылище этой. — Также зло говорил он ей.

— Я уж лучше в замок поеду, там подожду. — Не сдавалась

Брунхильда.

— Будьте тут! — Заорал он так, что соседи по полю его, кажется, услыхали.

Зла на эту упрямую бабу у него иногда не хватало. Своевольна и

упряма неимоверно.

Поехал она, конечно, туда, куда он хотел, но при том корчила:

— Спасибо вам, братец, как раз я кружево крахмалила под пыль

такую.

И все это перед людьми, перед солдатами и слугами. Она просто

унижала его своей дерзостью, никто не осмеливался так говорить с

ним, кроме этой спесивой и своенравной бабенки. И ладно бы

была из старой какой фамилии, из той фамилии, чьи предки Гроб

Господень освобождали, а то ведь из харчевни, из хлева выползла

и осмеливается ему дерзить при всех.

Он ничего не сказал ей в ответ, только глядел на нее зло.

Солдаты Рене поставили ему его прекрасный шатер. Тот самый, что

он захватил в Ференбурге. Шатер этот был настолько богат, что

затмил все шатры, что были разбросаны вдоль дороги. Он был

велик, высок и вызывающе богат. Сколько на него ушло крепкой

красной материи, с алым бархатом да с вышитыми гербами

Левенбахов…

Кавалер был доволен шатром, он даже престал злиться на свою

женщину, как ему поставили шатер. Он отошел на десяток шагов к

дороге. Да, шатер с дороги должно быть отлично видно.

— Сыч, Максимилиан, поставьте пред шатром мой штандарт, тот, что

подарил мне архиепископ. И не дай вам Бог, если его ветром

повалит, пусть даже ураган будет. — Сказал он и добавил: — А потом

помогите мне надеть доспех.

В землю вкопали крепкий кол и уже к нему накрепко привязали его

штандарт. Легкий летний ветерок едва мог колебать тяжелое бело-

голубое полотнище с черным вороном.

А под стягом, стараясь попасть в тенек, Брунхильда поставила

легкое раскладное кресло, что привезла с собой, а солдаты

Брюнхвальда тут же сколотили ей стол из досок, за которые

Волкову пришлось платить в три дорога пронырливому купчишке, который сновал между шатрами приехавших господ и делал

неплохие деньги на всякой такой ерунде.

Служанка Мария, без которой госпожа уже не могла обходиться, тут же покрыла этот стол простой материей и поставила на него

кувшин с вином. Злая Брунхильда села за стол и сидела там, попивая вино. Пила и ждала возможности еще нагрубить кавалеру.

Сам же Волков зашел в шатер. За ним Сыч и Максимилиан внесли

дорогой красивый ящик с дорогими и красивыми доспехами.

Достали их и стали облачать кавалера.

Брунхильда пила вино и была в дурном расположении духа. Так и

дальше было бы, не остановись у дороги четыре всадника. То были

молодые господа, по коням и одежде сразу было видно, что это

люди из хороших семей, все они были юны, старшему едва ли

было восемнадцать.

Именно он спешился и, подойдя к красавице, низко поклонился и

спросил с максимальной учтивостью:

— Дозволено ли будет мне и моим друзьям поприветствовать столь

прекрасную госпожу?

Она посмотрела на красивого юношу поверх стакана и сказала не

без высокомерия, присущего красивым женщинам:

— Дозволяю, приветствуйте.

— А не будет ваш муж, или батюшка, или брат против, если я и мои

друзья поговорят с вами? — Все так же вежливо говорил молодой

человек, снова кланяясь.

— Батюшки у меня нет, — сказала красавица и после прибавила

голоса, чтобы и в шатре ее было слышно. — Мужа у меня тоже нет, а

если братцу моему что не по нраву будет, так ничего — потерпит.

Говорите, добрый господин, что вы хотели?

Все остальные господа тоже спешились, один остался при конях, а

двое других присоединились к разговору.

Сначала они все представились, но Брунхильда запомнила лишь