Ратоборцы

Со времени черного года отец Александра взирал на своего медика как на человека, для которого существует иная мерка, чем для прочих людей. И горе было тому, кто попытался бы копать яму под его доктором на основании только того, что он «жидовин»! Впрочем, отец Невского, следуя в том примеру великих предков своих — Владимира Мономаха, Юрья Долгие Руки, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо, — резко выделялся среди государей Европы своей предельной веротерпимостью и радушием к чужеземцам, какой бы они ни были крови, если только с чистой совестью, без камня за пазухой они приходили служить Руси. Этой веротерпимостью его подчас недовольны были иные из иерархов церкви.

Епископ новгородский Спиридон вскоре после чумного года повел как-то однажды с доктором Абрагамом откровенную беседу о том, какая завидная участь досталась бы ему здесь, на Руси, — участь, которой позавидовал бы любой прославленный медик и кесарей Византии, и государей Европы, — если бы только доктор Абрагам принял святое крещенье и переменил веру!

Доктор Абрагам слегка склонил голову перед верховным иерархом господина Великого Новгорода и отвечал укоризненным полувопросом:

— Разве вера — рубашка, что ее следует менять?

…Таков-то был человек, с которым сейчас беседовал Невский.

— Я вижу, ты также не смежал очей своих в эту ночь, дорогой мой медик? — начал Александр, дождавшись, пока доктор Абрагам уселся в кресло.

— Ограничивая сон старцев, господь через это самое как бы возвращает им для труда время, погубленное в юности: в молодости я слишком много спал, ел и празднословил! — ответил Абрагам.

— Полно! — возразил ему Александр. — Те великие знания, коими ты обладаешь, они не спаньем добываются, не чревоугодием, не праздностью!

Абрагам укоризненно покачал головою.

— Твое величество хочет испортить раба твоего!.. Мои знанья!.. — воскликнул он с горечью. — Нет, государь, во прахе простирается раб твой перед необъятностью непостигнутого!..

Наступило молчанье.

— Что больной наш? — спросил Невский.

Глаза старика блеснули.

— Сухость и чистота… сухость и чистота, государь! — убежденно воскликнул старик. — Ежели полгода проводить на сыром ложе, тут заболеет и здоровый!.. Надо провеирать семена! Нельзя хранить их в сыром вместилище… Я… — да простит меня государь! — память стала мне изменять; я забыл, как называют наши русские земледельцы это вместилище — для семян и муки?

— Сусек, — подсказал Александр.

— Сусек, сусек!.. — обрадованно подхватил доктор. — Сусек, старая моя голова! — еще раз повторил он и, как бы укоряя себя, постучал пальцами о свой лоб. — И еще, государь, — продолжал он, — бдительно следует наблюдать, чтобы и самые семена были сухи…

Невский в знак своего одобренья и вниманья время от времени наклонял голову.

— И ты ручаешься, что мы одержим полную победу над блошкою и над червем?

— Полную, государь! Пусть не увидеть мне детей своих! — поклялся еврей.

Чем дальше продвигался их разговор, тем яснее становилось, что разговор идет обо льне.

Льняное хозяйство Невского, то есть, вернее сказать, хозяйство его крестьян, сидевших на оброке, в последние годы шло из рук вон плохо. Много было к тому причин, и главная причина — татары, батыевщина, неизбытое и доселе опустошение земли, умерщвление и угон землепашцев. Кто погибнул, обороняя Рязань, Москву, Суздаль, Переславль, Владимир, кто — в кровавой битве на реке Сити, вместе с великим князем Юрьем Всеволодичем, а кто сгноен в работе татарской, в пустынях Монголии. Те же, кто уцелел, укрылись в темные леса, боры великие, где ветру запутаться, змее не проползти!

Народ уцелел. Но рухнуло земледелие! Земля, вожделеющая плуга, лежала впусте, порастая лядиною и чертополохом. Гнили опустевшие, без призора, овины, избы, амбары, пригоны, став прибежищем диких зверей.

Из Владимирщины в Новгородскую землю Батый прошел великим Селигерским путем. Сто верст лишь оставалось до Новгорода. Вырезан и сожжен был Торжок. Обширнейшая полоса издревле сущего здесь льноводства легла под копыта татарского коня.

А тут, как нарочно, да и нарочно же — год в год с Батыем пущена была рукой Ватикана, пришла в неукоснительное движенье на восток другая, западная, немецкая половина тех чудовищных, многотысячеверстных черных клещей, которыми враг думал сокрушить сотрясаемое изнутри распрями князей государство русского народа.