Ратоборцы

Доктор Абрагам был врачом их семьи уже свыше двадцати лет. Когда-то он, по доброй воле, сопровождал князя Ярослава Всеволодича в страшный, доселе памятный на Руси, да и в норвежских сагах воспеваемый, зимний победоносный поход в страну финнов — Суоми. В черный год Новгорода, когда люди мерли «железою»[35] — так, что даже всех скудельниц города не хватило, чтобы вместить все трупы, — доктор Абрагам отпросился у Ярослава Всеволодича не уезжать с князем во Владимир, но остаться в чумном городе и помогать народу. Он любил этот великий город, вечно в самом себе мутящийся, город всемирной торговли, на чьих торжищах обитатели Британского острова сталкивались с купцами Индии и Китая, где встречались испанец и финн, араб и норвежец, хорезмийский хлопок и псковский лен. Он любил этот город вольного, но и неистового самоуправления, возведенного как бы в некое божество, — эти Афины Севера, город-республику!

Он любил этот город, где никого не преследовали за веру, где суровые законы охраняли и жизнь, и свободу, и достояние вверившегося городу чужеземца.

Это ничуть не мешало тому, что доктор Абрагам не только запирал наглухо все двери в своей лаборатории, закладывал подушками окна, но еще и влагал в слуховые свои проходы куски хлопчатника, пропитанного расплавленным воском, в те особенно грозные дни, когда улицы Новгорода полнились до краев народом, текущим двумя встречными враждебными полчищами; когда конец подымался против конца, улица против улицы, Софийская сторона против торговой, купцы и ремесленники на бояр; когда созванивали сразу два веча, а потом то и другое, каждое под боевым стягом, и не с дрекольем только одним, но и с мечами, и с копьями, и в кольчугах, разнося попутно по бревнышкам дворы и хоромы бояр, валили на Волховский Большой мост, чтобы там — без всяких дьяков и писцов — разрешить затянувшиеся разногласия по вопросам городского самоуправления.

…Год, который доктор Абрагам оставался в Новгороде, был поистине страшный год! Чума, голод, мятеж вырывали друг у друга веревку вечевого колокола. Скоро осталось только двое — чума и голод, ибо стало некому творить мятежи. Некому стало и сходиться на вече. Некому стало и хоронить мертвых. Работу могильщиков приняли на себя псы и волки. Обжиравшиеся мертвечиною псы, на глазах людей, лениво волочили вдоль бревенчатых мостовых, поросших бурьяном, руки, и ноги, оторванные от трупов… Все чужеземцы бежали. Ни один из-за моря парус не опускался, заполоскав вдоль мачты, возле просмоленных свай пристани! И тогда-то вот и запомнили оставшиеся в живых новгородцы, надолго запомнили «черного доктора», «княжого еврея», как прозвали Абрагама.

Безотказно, и по зову и без всякого зова, появлялся он в зачумленных домах, в теремах и лачугах, возле одра умирающих или же только заболевших, — всегда в сопровождении немого, хотя и все слышавшего слуги, несшего в заплечном окованном сундучке медикаменты доктора.

Что он делал с больными, какими средствами поил их — осталось безвестным. Но только могли засвидетельствовать оставшиеся в живых, что «черный доктор» не только не боялся подойти к умирающему, но и возле каждого садился на табурет, и подолгу сидел так, глядя страдающему в лицо, и — по словам летописца, — «вземши его за руку» и что-то шепча при этом, словно бы отсчитывая. Этим его странным действиям и приписывали в Новгороде некоторые исцеленья, совершенные доктором Абрагамом. Если же больному умереть, то, подержав его за руку, княжеский доктор вставал и уходил. Да еще рассказывали о нем, что это по его наущенью посадник объявил гражданам, что ежели кто не хочет впускать злое поветрие к себе, тот пореже бы ходил по соседям и держал бы свой дом, и двор, и амбар в чистоте; каждодневно бы мыли полы, натирали все тело чесноком, и не валялось бы ни в коем углу остатков пищи, дабы не прикармливать смерть. А когда подают пить болящему, то повязывали бы себе платком рот и нос.

По совету доктора Абрагама, от посадника и от тысяцкого вышло воспрещение складывать тела умерших по церквам и скудельницам, и понапряглись, и потщились, и стали предавать умерших земле на дальнем кладбище.

Как бы там ни было, но, в меру знаний своих и воззрений своего века, быть может во многом и опережая их, главное же — не щадя сил и жизни, доктор Абрагам пробыл весь чумной год в Новгороде, предаваясь уходу за больными, творя над ними и над собой все, что повелевала ему Александрийская школа Эразистрата, ученью которого в медицине он убежденно следовал.

И новгородцы полюбили его! Когда наконец Ярослав Всеволодич, худо ли, хорошо ли, а кой-как помирился с господином Великим Новгородом и они вновь позвали его на княжение, доктор Абрагам, которого князь считал уже заведомо погибшим, спокойно, с приветливостью, но и с достоинством встретил князя, как, бывало, встречал и прежде, — на княжеской малой пристани, близ кремля.