Расстрельное время

Андрей смолк. Было видно, что воспоминания даются ему не просто. А Кольцов обратил внимание на эти два слова: расстрельное время… Какое точное словосочетание! Не литератор, не политик, не интеллигент, которым по образу жизни надлежит осмысливать происходящее, а обыкновенный мужик, солдат определил суть последних месяцев этой кровавой бойни, именуемой революцией.

Расстрельное время!

— Я знал тут, под Феодосией, заброшенную рыбацкую хату. Решил там немного пожить, пока все успокоится, — продолжил Андрей. — Эти случайно на меня набрели. Я не сразу понял, что они обыкновенные бандиты. Они где-то эту шхуну украли, собирались в Турцию уплыть. Но их напарник-рулевой от них сбежал. А я это дело с юности знаю. Стали меня уговаривать, я и согласился. Подумал: второй раз меня поймают, уже так не повезет. А как там, в Турции, будет, я не знал, но что не расстреляют, был уверен. Вот так я в банду попал, — закончил свою горестную исповедь Андрей. И, немного помолчав, добавил: — Я так понял, вы здесь, в Крыму, какой-то начальник. Если поверили мне и если это в вашей власти, не выдавайте меня. Я ни единым словом вам не соврал. А помирать пока еще не хочется.

Они еще много о чем переговорили, пока катер тащил шхуну к причалам Судака. Кольцов расспрашивал Андрея о его службе в Красной армии и о том, как его взяли в плен кубанцы генерала Фостикова. Ему тогда предложили выбор: или служить у белых, или расстрел. Подумал: умереть он ещё успеет. Надеялся сбежать к своим. Не удалось.

— Скажите, Андрей, почему вы избрали такой странный маршрут? Почему под кавказские берега ушли?

— Поначалу так и думали: с Феодосии напрямую. А уже перед самым отплытием к ним какой-то человек приходил. Ночью. Я его не видел. Но после этого они велели мне идти на Нижнее Джемете, это под Анапой. В Джемете собирались ночь переждать, а потом на Батум и в Турцию.

«Странный зигзаг, — подумал Кольцов. — Напрямую и путь короче, и риска меньше. Вдоль кавказских берегов пока еще не все утихло».

* * *

В Судаке, после швартовки, из катера вывели троих связанных бандитов. Кольцов с Андреем тоже вышли на пирс.

— А что с этим? — кивнул Красильников на Андрея. — Может, тоже до их компании?

— Нет, Семен.

— Проверить бы надо

— Обязательно проверим. В деле. А пока…

Кольцов задумался.

Красильников ждал его решения.

— Пока вот что! Сегодня же съездишь с ним во Владиславовку и от моего имени попросишь Кожемякина, пусть сразу же выдаст ему какой-нибудь документ. А то снова попадёт под регистрацию.

— Так, может, мы здесь ему все сделаем? У меня тут, в комендатуре, есть свои люди.

— У Кожемякина, — твердо сказал Кольцов. — Здесь, в комендатуре, ему светиться совсем не с руки.

— Понял. Мы туда и обратно.

— Да, пожалуйста! У нас с тобой, Семен, с завтрашнего дня здесь, в Феодосии, начинаются серьезные дела.

Подъехали на автомобиле Гольдман, Бушкин и Миронов. Кольцов пошел им навстречу.

— Почему Миронова обратно в Харьков не отправили? — сердито спросил Кольцов.

— Не хочет.

— Вы знаете, Павел Андреевич, мне понравилось воевать. Как вы на это посмотрите? — спросил Миронов.

Кольцов удивленно хмыкнул:

— Я на это посмотрю отрицательно.

— Напрасно. Если бы не я, ваша биография к нынешнему дню сложилась бы иначе.

— Ваш мужественный поступок, граф, я оценил. Но благодарить вас буду в Харькове.

Тем временем особисты из отряда Кольцова стали вытаскивать из тайников шхуны тяжелые ящики.

Кольцов взял Гольдмана за руку:

— А вам с Бушкиным, Исаак Абрамович, поручаю разобраться со всем этим бандитским имуществом. Все описать, взвесить, подсчитать. Составить соответствующие описи. И сдать здесь, в Судаке, на ответственное хранение. Позже подумаем, как все эти ценности переправить в Москву, в Гохран.

— Что? Опять бриллианты? — воскликнул Бушкин.

— И бриллианты тоже, — сказал Кольцов.

— Все понятно. Значит, опять начнутся неприятности, — вздохнул Бушкин.

— Почему? — удивился Кольцов.

— Как? Разве вы не знаете? Бриллианты всегда притягивают к себе неприятности. Это такой закон. Вспомните хотя бы Париж.

— Ничего! — улыбнулся Кольцов. — Те неприятности пережили, может, переживем и эти.

Глава девятая

Медленно и трудно город залечивал свои раны.

Самым первым заработал базар, хотя на нем никто ничего не продавал. Большей частью менялись. Своих денег новая власть ещё не выпустила, а в старые — николаевские, керенские — уже никто не верил. За кусок сала здесь можно было выменять слегка поношенные сапоги, за ведро картошки — нарядную женскую кофту или мужские брюки. Даже рыба, которой всегда был завален базар, сейчас стала редкостью и поднялась в цене. Хорошую пятифунтовую рыбину можно было сторговать за буханку хлеба. Но эквивалентом деньгам все же служило сало.

К вечеру город пустел. Горожане расходились по домам, закрывали ставнями окна и на все запоры и засовы запирали двери. Под городом все еще бродили небольшие, не истребленные пока банды, иногда они отваживались залететь на окраину города, слегка пограбить и торопливо раствориться в степи.

Газет еще не было, и большей частью город жил слухами.