Расстрельное дело наркома Дыбенко

Командир согласен. Он даже забыл, что команда занимает посты по боевой тревоге. Кто же будет разносить ей буфетные лакомства?

– Да, да, Сергей Владимирович, это очень умно. Вы великолепно придумали. Но нужно как можно скорее… Мы сегодня, наверное, погибнем. Нужно все раздать команде. Она любит сладкое. Пусть матросы знают, как о них заботится командир…»

В описании Дыбенко его командир полный идиот. На самом деле в сравнении с Небольсиным полным неучем выглядит именно Дыбенко, который, как мы знаем, и три класса начальной школы смог-то осилить за пять лет. Что касается А.К. Небольсина, то его отличала широкая эрудиция и передовые взгляды, проявившиеся в составлении обстоятельнейшего «Описания» своего корабля, знание двух языков (английского и французского), разносторонняя теоретическая подготовка. За плечами опытнейшего офицера была учеба по гидрографической специализации в Морской академии, штурманский класс, курс военно-морских наук. Помимо этого, весомый служебный и боевой опыт (старший офицер броненосца «Ростислав» и старший офицер «Авроры» в 1904–1905 гг. во время перехода 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток и участник Цусимского сражения). Отличился Небольсин и на военно-дипломатическом поприще, будучи морским агентом в США в 1905–1909 годах.

Что касается описываемой Дыбенко ситуации в море, то это была всего лишь учебная отработка маневрирования эскадры на Центральной минно-артиллерийской позиции, прикрывавшей вход в Финский залив. И полным бредом выглядит утверждение Дыбенко, что Небольсин причитал: «Мы сегодня, наверное, погибнем!» С чего погибать-то, когда главных сил германского флота вообще нет в Балтийском море, и все об этом знают! Кстати, об опытности Небольсина как командира. Хорошо известно, что во время цусимского сражения, когда был убит командир «Авроры» капитан 1-го ранга Егорьев, крейсер возглавил именно Небольсин, причем командовал он «Авророй» достойно.

Ну а тот факт, что Небольсин несколько суток не сходит с мостика «Павла», поддерживая свои силы горячим кофе, а, услышав звонки боевой тревоги, стремглав прибегает в ходовую рубку, не успев даже одеться, говорит о нем как об ответственном и опытном командире. Да и о подчиненных он не забывает. Так как кофе матросам не был предусмотрен, то командир распоряжается, чтобы на боевые посты доставили сладости из буфета и матросы, вчерашние мальчишки, могли хоть чем-то себя порадовать. Все это почему-то вызывает у Дыбенко смех, вот ведь как смешно, что и командир все время наверху, а матросы угощаются конфетами и шоколадом. Вот если бы командир дрых беспробудно в своей каюте, а матросы сидели сутками без пищи, тогда бы и на корабле легче было бы затеять бузу, да и голодные матросы куда революционнее, чем матросы, объевшиеся конфетами.

Кстати, на этом выходе в море на «Павле Первом» действительно произошла неприятность, о которой Дыбенко почему-то не вспомнил. Дело в том, что, уже возвращаясь в Гельсингфорс, «Павел» коснулся необозначенного на карте камня у Базановской косы, получив по правому борту продольную вмятину днища длиной 53 метра. Если Дыбенко пишет, что все время видел и слышал, что делает командир корабля, то почему-то это событие прошло мимо него, а вот раздача конфет и шоколада запомнилась. Как говорится, кому что ближе…

Очень странно, что, работая над своими мемуарами уже в 30-е годы и имея доступ к архивным материалам, командарм 2-го ранга Дыбенко вполне мог бы доподлинно выяснить, что же происходило на его корабле, да и вообще на Балтийском флоте, на самом деле. Но не удосужился.

В целом же Дыбенко здорово повезло, ибо за три года войны его корабль не сделал по врагу ни одного боевого выстрела. Так почти всю войну в Гельсингфорсе наш герой безвылазно и просидел, только пил казенную водку, хлебал флотский борщ да материл начальство. Тот факт, что за шесть лет флотской службы, являясь якобы уникальным специалистом, Дыбенко не дослужился даже до первичного чина младшего унтер-офицера, говорит о том, что никаким лучшим специалистом он никогда не был. Ну а о том, каким был Дыбенко революционером, разговор особый.

Глава третья Во главе мифического восстания

Позиционируя себя в мемуарах как активного борца с царизмом с дореволюционным стажем, Дыбенко надо было иметь хоть какие-то доказательства. Разумеется, придуманное участие в неких детских подпольных группах или братание с люмпенами в Рижском порту в зачет пойти не могло. Надо было предъявить товарищам по партии куда более существенное и весомое доказательство. Таким доказательством могло быть только участие в каком-нибудь мятеже или хотя бы в локальной «бузе» во время службы на флоте.

Павлу Ефимовичу пришлось ждать долгих три с лишним года, прежде чем представилась возможность отличиться на ниве революционной борьбы. В октябре 1915 года произошел знаменитый «макаронный бунт» на новейшем дредноуте «Гангут». И снова облом, хотя «Гангут» стоял на том же гельсингфорсском рейде, что и «Павел Первый», но там как-то обошлись без Павла Ефимовича.