Расстаемся ненадолго

А потом, дома, все как-то встало на место. Начала играть с Владиком, вроде успокоилась. Только уж очень долго тянулся тот вечер, а еще – ночь бессонная. Утро назавтра выдалось хмурое-хмурое, знобкое. Помню, ты говорила, даже в школу не хочется идти, а я не могла дождаться минуты, когда выйду из дома. Ни дождя не замечала, ни холода. Как на крыльях неслась до школы, а влетела в коридор – опять какой-то страх обуял, хоть ты провались иль назад поворачивай.

Бегу по коридору, ученики только-только собираются, здороваются со мной, а я спешу, будто на урок опаздываю. Добежала до окна, постояла немного, и обратно… Не знаю, куда деться, как звонка дождаться. Заметила – двери в учительскую приоткрыты, а там он, стоит у стола и спокойно, обеими руками скручивает цигарку. Меня даже передернуло всю: вчера ведь управлялся одной рукой! В учительской больше никого не было. Заглянула я туда – он словно бы испугался чего-то, так поспешно сунул руку в карман, что рассыпал махорку. Сам на себя не похож – ссутулился, смотрит на махорку и чему-то печально улыбается…

В тот день я старалась больше не встречаться с ним. И уж совсем не казалось мне, что знала его прежде. Все в нем было чужим: и лицо, и фигура, и раненая рука… Я даже обрадовалась, что так быстро оборвались все мои муки. Не пошла на речку после занятий, не думала о нем весь вечер. И назавтра поутру вышла в школу вместе с тобой только с мыслью о работе. Но перед самой школой опять обуял меня какой-то страх. В тот момент, помню, ты спросила что-то об уроках, и я перемогла себя… А на уроках – писала на доске примеры – все мел крошился, но Вадя Топорков сидел тихо и слушал. Это в первый раз он сидел у меня тихо, не знаю, как у других…

После звонка не пошла я в учительскую. Нарочно не пошла, из-за него, Анатоля. Осталась в классе. А тут влетает Топорков и кричит, что физкультуры не будет, Анатолий Ксенофонтович не пришел. Тоскливо как-то стало мне. Так тоскливо, что все вокруг потемнело… Пришлось заменять физкультуру арифметикой. Стояла у доски, что-то объясняла, что-то писала, а сама все думала: почему, почему он не пришел? Злилась на себя, а думать не переставала. Топорков начал перешептываться с мальчишками и, когда у меня нечаянно выпал из рук мел, громко засмеялся. Я набросилась на него и чуть не выгнала из класса!

Так я боролась с собой несколько дней, а потом начала заходить в учительскую. Анатоль каждый раз приветливо здоровался со мной, старался чем-нибудь угодить: то стул подаст, то место на диване уступит. Потом достанет из кармашка гимнастерки папиросу, курить уходит. А я все дрожу, жду – вот сейчас зазвенит звонок…

Алина передохнула, смущенно покосилась на сестру. А увидела – нет на лице Веры ни тени иронии – глаза засветились надеждой на добрый совет, участие.

Но Вера долго молчала. За стеной, на улице, завывал, бесновался ветер. Налетела вьюга с севера, разбушевалась. Даже во дворе, в затишном месте, билась, скреблась об углы дома, трепала ставни, забивая сугробиками переплеты оконной рамы. Вера слушала завывание ветра и пыталась представить, что теперь делается в степи, в чистом поле, думала о том, как неуютно должны чувствовать себя люди, которым идти в эту ночь, стоять на посту, в снегу лежать, высматривая врага. Как держать в руках оружие, как дышать в такую завируху?..

Думалось о тысячах, о миллионах людей, а перед глазами стоял один Андрей – в такой вот шинели, какою укрыт сейчас Владик, в заснеженной шапке, в какой-то обувке, не понять – в какой, ведь ни разу не видела Андрея в зимней форме. Вот он вместе с этими тысячами и миллионами других воинов сегодня ночью, может, в еще большую вьюгу метр за метром ползет вперед по нашей земле. Ползет продрогший, заиндевелый, воспаленные глаза слипаются от усталости и колючего ветра. На снегу – следы локтей и колен, следы, окропленные кровью… Той кровью, которая не застынет ни при каком морозе. И эта пядь советской земли, мереная-перемереная локтями, коленями советского бойца, политая кровью его, уже никогда не будет сдана врагу. Назавтра весь мир услышит, прочтет сообщение Советского информбюро, что наши части, отбив яростные контратаки противника, снова пошли вперед на запад от родной Москвы, снова освободили несколько населенных пунктов. Сколько матерей, жен и сестер увидят в ту минуту своих сыновей, мужей и братьев – так же, как Вера только что видела Андрея! А кому-то представятся совсем жуткие картины. Павшими или обессилевшими от ран смертельных увидят своих родных и близких… Лютый холод сожмет сердца. Но свежая сводка Информбюро смягчит их великое горе…