Уже на улице ему стало стыдно, что он так поспешно и трусливо сбежал, и досаду свою выместил на дверце автомобиля. Он хлопнул ею так, что звякнули стекла и замок жалобно вскрикнул. Он все еще испытывал к своей машине неприязнь, она казалась ему чуть ли не живым существом, капризным, злым и хитрым. Она только притворяется покорной и беспомощной, только делает вид, что мертва без человека, а на самом деле ждет удобного случая, чтобы выкинуть коленце: то заглохнет на подъеме, то спалит свечу, то начнет симулировать тяжкую болезнь карбюратора, а сама только и добивается, чтобы человек, в унижении своем уподобившись червю, заполз под нее и стал бы щекотать ей брюхо гаечными ключами. «Продам машину, — подумал Буданов, без особой нежности загоняя ее в гараж, — непременно продам…»
Дома пришлось выдержать неприятный разговор с женой. Он честно рассказал бы все, как было, но в этой правде была такая нелогичность, что поверить в нее было трудновато, тем более жене. Он боялся взрывов ее ревности и всячески избегал их, а поэтому предпочел придумать более понятную причину своей задержки. Он сказал, что Антипова просит у него денег, не слишком много, но, во всяком случае, она обещала оставить его в покое. Это успокоило Лену, и она согласилась, что так, пожалуй, будет лучше, ведь она сама женщина и очень хорошо понимает, что одной тяжело, и если, например, он, Буданов, вдруг погибнет, то она сойдет с ума от горя и одиночества. Лена нежно обняла его, и ему показалось, что она все лжет, и даже, быть может, будет рада, если он умрет.
Ему стало жалко себя, в эту ночь он спал плохо и, как обиженный подросток, воображал себе сцены своей смерти и похорон. Сладкая горечь обиды сжимала сердце, и он чаще обычного вставал и уходил на кухню выкурить очередную сигарету.
Возвращаясь с работы, он заехал в сберкассу и снял деньги. Еще днем он решил, на что их истратит. Отдавать деньги в конверте или просто сложенной вдвое пачечкой казалось ему неудобным, и он решил купить на них какую-нибудь вещь, чтобы она хоть немного скрасила одиночество несчастного человека. И он купил здоровенный ящик — цветной телевизор. Ящик, вмещающий в себя так много людей, что среди них всегда можно было сыскать нужного и желанного. Тот телевизор, что стоял у Антиповой, был старой модели, с маленьким экраном, а уж цветной должен непременно разнообразить жизнь.
У самого Буданова не было такого, все как-то руки не доходили, да и деньги предназначались для других целей, но он убедил себя, что после того, как он преподнесет Антиповой этот подарок, она сразу же успокоится, улыбнется, скажет ему «спасибо», и забудет все, и простит его, и найдет успокоение в цветных миражах премудрой электроники.
Он оставил телевизор в машине, а сам поднялся на пятый этаж, отдышался, пригладил волосы, поправил шарф и шапку. Постучал. Он представлял себе, как она сейчас откроет дверь, как она удивится, и что она скажет ему. Сознание благородства своего поступка немножко опьянило его. Он уважал себя в эти минуты. Но никто не подходил к двери, не открывал ее, и он постучал еще раз и еще, и прикладывал ухо к двери и снова стучал, пока не убедился, что дома никого нет, и рассердился на себя, что так вот, по-мальчишески, не узнав заранее, не договорившись, приехал нежданно и, конечно же, попал в глупое положение.
Домой ехать не хотелось, и он решил дождаться ее, развернув машину так, чтобы видеть дверь подъезда. И ждал так долго, все более и более досадуя на себя, и в мыслях своих называя себя не иначе как дураком, а то и похуже. Но уезжать все равно не хотелось, он знал, что в этом случае его досада еще более возрастет.
Он был голоден, зол, у него кончились сигареты, стало ощутимо темно, ветер раскачивал фонарь у козырька подъезда, и треугольная тень, как бесшумная волна прибоя, накатывала и откатывала от него, а она все не приходила.
В десятом часу открылась дверь и на крыльцо вышел какой-то мужчина. Буданов отвел равнодушный взгляд, но тут боковым зрением увидел, что вместе с ним вышла и та, кого он так долго ждал. Да, это была Антипова, он узнал ее. Оба они, мужчина и женщина, постояли с минуту на крыльце, он махнул рукой и направился к дороге, а она посмотрела ему вслед и, ежась от холода, скрылась в подъезде.
«Ах, вот оно что, — подумал Буданов, — она была дома и не открыла дверь, она была не одна. Вот, значит, каково ее горе».