Рассказы тридцатилетних

Но она молчала, и он пошел искать телефон, и, позвонив жене, объяснил, что он у Антиповой, да-да, у той самой, и пусть Лена не беспокоится, он скоро приедет. Она спросила, что хочет Антипова, и если она просит денег, то пусть он не обещает много, им, мол, и самим нужны, и вообще пускай он поскорее развязывается с этой некрасивой историей, дома ужин стынет. «Послушайте, — сказал он Антиповой, — послушайте, скажите мне сразу, что я могу сделать для вас? Вам нужна помощь? Может, вам нужны деньги? Я понимаю, похороны потребовали затрат, и к тому же вы теперь одна, помочь, наверное, некому. Ну скажите прямо, я не обижусь». Но она молчала. «Тогда я уеду, — сказал он. — У меня нет времени сидеть здесь и караулить вас. Неужели у вас нет подруг или родственников? Ну позовите кого-нибудь, если вам трудно. Ну… в конце концов, ну, я не знаю. Нельзя так, ну нельзя же…»

Мурлыкал телевизор, за окном пролетел самолет, водопроводная труба взяла вторую октаву.

Буданову хотелось сказать очень много, но он не мог говорить, если никто не отвечал ему, не спорил с ним и даже не соглашался. «Хорошо, в таком случае, прощайте. Мой телефон вы знаете».

Он открыл дверь, вышел в подъезд, спустился на один этаж ниже, но все же остановился, постоял немного, а потом медленно вернулся.

В комнате Антиповой не было, а дверь в ванную была закрыта.

Буданов колебался. Он чувствовал, что его просто дурачат, но цели этой трагикомедии были для него непонятны, и поэтому он не был уверен, так ли это на самом деле. Быть может, и в самом деле, жизнь Антиповой потеряла смысл, и в пустой квартире, в одиночестве ей до того страшно и тоскливо, что существует только один выход.

Шпингалет легко вырвался из древесины. Антипова сидела на краю ванны и тихонько плакала.

«Ну что ты будешь делать!» — сказал Буданов в сердцах. Дернул за петлю, веревка вырвалась из стены вместе с гвоздем. «Где у вас зажигается свет?» — спросил он. Ответа, конечно, не дождался, пошарил по стене, щелкнул выключателем. Поискал глазами, нашел еще обрывок веревки, собрал все полотенца, набралась целая охапка, и вышел со всем этим из ванной. «Можете закрываться», — сказал он.

И снова уселся перед телевизором. Огромные заводы, потоки расплавленной стали, грохот блюмингов и почти ощутимый жар мартенов — все это происходило за тысячи километров отсюда. Экранчик часов сгустил черные цифры. «Пора домой, — подумал Буданов. — И что я могу сделать? Женщину эту я не понимаю и никогда не пойму, наверное… Да, пора идти, Лена беспокоится».

Он думал так, но со стула не вставал, думал так, но знал одновременно, что не уйдет отсюда, не может уйти, покинуть эту незнакомую и непонятную женщину. Запах беды стоял в доме и тревожил Буданова, заставлял его искать выход, искать спасения. Не только для нее, но и для себя. Если она умрет, то на его совести будет еще одна жизнь, и не только на совести, как знать, что напишет она в своей последней записке, кого обвинит, кого проклянет. А ведь скорее всего его, Буданова.

Антипова вышла из ванной, он слышал, как скрипнула дверь, как мягко прошелестели ее босые ноги по коридору, и вот она зашла в комнату. Он обернулся.

В первую минуту он решил, что это другая женщина, потому что Антипова неведомо как успела переодеться. Была она в длинном нарядном платье с глубоким вырезом, волосы расчесаны, и кокетливая прядь падает на висок, а по лицу прошлись пудра, тушь и помада. Не говоря ни слова, она открыла шкаф, покопалась, вынула туфли, обулась. Щелкнула выключателем, скользящим шагом подошла вплотную к нему и, склонив голову набок, улыбнулась так, как могут улыбаться только красивые, уверенные в себе женщины. «Вячеслав Андреевич, будьте сегодня моим гостем. Вы знаете, мне так одиноко».

Буданов медленно поднялся. «Спасибо, но уже поздно, мне надо ехать. Простите, не знаю ваше имя-отчество…» — «Зовите меня просто Катя, — сказала она и легким движением провела пальцем по его рукаву, — а я вас буду звать Слава. И вообще, давай на «ты». Ты очень славный, Слава. Не спеши, останься».

«Я понимаю, Екатерина… э-э…» — «Катя. Зовите меня Катя». — «Ну хорошо, я понимаю, Катя, что вы перенесли большое горе, и ведь именно я, хоть и косвенно, но виновен в этом. Скажите прямо и честно, что я должен сделать, чтобы хоть немного искупить свою вину?» — «Остаться со мной», — сказала она, и придвинулась ближе, и прикоснулась к нему, и он отпрянул. «Нет, мне пора. Я рад, что вам стало лучше». — «Ну, Славик, ну, ты невежлив», — протянула она. «Завтра, — сказал Буданов, отступая к двери, — я приеду завтра, и мы все обговорим. А сейчас мне некогда. До свидания».