Я где-то вычитал, что Чайковский говорил так: в первый день не вышло — делай то же на другой день, не вышло — делай на третий, на пятый, на десятый, а на одиннадцатый, может, и выйдет.
И мы стали работать. С каждым днем работа становилась легче, жизни в этюдах больше, краски прозрачней и воздух заструился. На одиннадцатый день вышло. Пришла фея и с доброй улыбкой смотрит на нашу работу. Милая фея Берилюна!
Мы с ней подружились, хорошо, крепко подружились и стали называть ее Марго. Когда мы называем ее феей, она смеется и говорит, что она вовсе не фея, а обыкновенная девушка из местечка Бельвиль, недалеко от Парижа, и ее зовут Маргарита Линиже. Но мы не верим ее словам и крепко убеждены, что она фея. Иначе откуда взялись бы все эти чудеса. Только фея могла изменить нас и превратить из убежденных лодырей в трудолюбивых юношей. Только фея могла превратить нашу мастерскую из захламленной конюшни в настоящую студию, всю завешанную этюдами и эскизами.
Когда она долго не приходит, мы начинаем скучать, бродим, как осенние мухи, печальные, хмурые. Когда она приходит, у нас сразу повышается настроение. Мы всячески стараемся сделать ей что-нибудь приятное. Мы катаем ее в тарантасике по лесным дорогам, мы учим ее стрелять из ружья, бегаем наперегонки, учим ее ездить верхом — ну, словом, придумываем все, чтобы доставить ей удовольствие. И фея полюбила нас, и у нас она отдыхала душой и веселилась вместе с нами.
Как-то Анатолий сказал:
— А ведь может случиться, что мы в нее влюбимся или она влюбится… Сейчас она просто любит нас как друзей, а кто знает?
— Но ведь согласись, Толя, что она чудная девушка, добрая, ласковая, умная. Встретим ли мы с тобой другую такую же милую, такую же хорошую? Вряд ли встретим. Дураки мы с тобой. Ничего в жизни не повторяется. Упустил случай, и баста — не воротишь.
Так и случилось. Мы влюбились в нее по уши.
Как в тумане мы бродим, и все наши мысли, все желания все только о ней, только о нашей милой фее.
В бурю, в грозу появилась она у нас, но теперь гроза утихла, засияло солнце, наступила пора светлой радости.
Но недолго была эта пора. Среди ясного неба грянул гром. Пронесся вихрь, разметал, разбил все наши надежды, всю нашу радость. Он унес нашу милую фею… Это было так неожиданно, что мы не сразу поняли весь ужас нашей потери. Нас как будто стукнули кувалдой по голове. Это случилось в полдень, когда мы только что собрались обедать. Пришел Вася Муратов из Хомякова и принес письмо. У меня сердце сразу забилось, и я дрожащими пальцами разорвал конверт. Там крупным, округлым почерком было написано… У меня потемнело в глазах, я чуть не лишился чувств. С трудом я прочел: «Прощайте, я должна вернуться на родину. Мне очень трудно оставить Вас. Я полюбила Вас. Но я должна ехать.
Вот и все. Вот и вся сказка о фее Берилюне.
ПОШУТИЛИ
Из леса вышли два охотника. У каждого висел на поясе заяц. Выйдя из леса, они пошли прямиком через вспаханное поле, направляясь к дороге. Через поле идти было трудно. Охотники спотыкались о вывороченные глыбы, вязли в густой грязи. На сапогах у них налипла большими комьями глина. За ними шли две гончие собаки… Был поздний осенний вечер, по небу ползли тяжелые тучи. Временами брызгал холодный мелкий дождик. Становилось все темней и темней, и уж с трудом можно было разобрать, что по дороге двигалась рессорная тележка, запряженная парой лошадей.
— Это ереминские фабриканты едут, — проговорил высокий охотник. — Ишь погоняют, у самих небось душа в пятки ушла! Сейчас Диулина гора будет — лес, глушь! На Диулиной горе не поскачешь, а там, брат, дорога такая, что и шагом еле-еле проползешь. Вася, пугнем этих живоглотов! Не все же им рабочих запугивать! Пусть и сами потрясутся маленько. Так, в шутку пугнем. Разочка два выстрелим. Им нас не видно за кустами. Вот припустят, вот дрогаля дадут…
Вася молча снял с плеча ружье, и — бац, бац! — грянули два выстрела. За кустами в густых сумерках им было плохо видно, что происходило на тележке. Было только слышно, как фабриканты стали гнать и нахлестывать лошадей и тележка затарахтела по ямам и колеям дороги. Неожиданно из тележки сверкнули два огонька и щелкнули два револьверных выстрела.
Вася со стоном дернулся и сел прямо в грязь.
— Вася, Вася! Что с тобой, Вася? Ты что, заболел?
— Я готов… — промычал Вася.
— Как готов? Что ты говоришь?
— Меня убили… понимаешь, убили!
— Вася, не мели чепухи… Что с тобой?
— Ой, рука, рука. Пропала рука…
Вася правой рукой обхватил левую выше локтя и застонал…
— Вот это так пошутили, — пробурчал сквозь зубы высокий охотник. — Ишь, сволочи, осторожные… с револьвером ездят. Ну и они лихо труса отпраздновали, ишь, мерзавцы, тарахтят. Гонят! Вставай, Вася, я постараюсь перевязать тебе руку.
Кое-как стащили куртку. Рукав белой рубашки был весь в крови.
На руке сорвана кожа, и из раны сочится кровь. Рана оказалась не глубокой. Оторванным рукавом рубашки высокий перевязал рану, а носовым платком перетянул руку у подмышки, и кровь почти перестала течь.
— Пойдем, Вася, лесом пойдем. Нам не надо выходить на дорогу.