Рассказы старого лешего

Мы нынче до свету из дома-то выехали. Пораньше черед занять на мельнице у Ивана Филипповича. Приехали, а там перед нами старуха Костылиха. И ржи-то у нее один мешок, а нам и покажись обидно дожидаться, когда ей смелют. Ну, полчаса, не больше. Старуха ветхая, пополам перегнулась, мешок с места сдвинуть не может. Ей бы помочь надо, а мы ее мешок в сторону оттащили и свои положили. Вот и проплутались по лесу дотемна. Она нам глаза-то и застила. Места знакомые, а нам все наоборот кажется, и кружим по лесу-то, и кружим. Недаром старуха грозилась: «Вы еще помянете меня, не раз помянете! Я, — говорит, — все равно раньше вас буду дома». Так оно и вышло! А ты говоришь, колдунов не бывает…

Пришлось отложить и чай, и лепешки, и отдых и выводить мужиков на знакомую дорогу.

ЗА РУСАКАМИ

Едем в санях — я, да Вася, да Румянка. След на снегу печатный, ветра нет, и морозец небольшой. Взяли одну Румянку — она самая умная, и чутье у нее прекрасное, и заячьи повадки она назубок знает.

Недалеко от деревни Юдиной смотрим — через дорогу куний след.

— Пойдешь? — спрашиваю Васю.

Вася не хочет. Отъехали несколько шагов — дядя Карп поскрипывает на лыжах.

— Эй! — кричим. — Борода, беги скорей, гляди!

Подбежал дядя Карп к следу скорей, скорей затоптал его и бросился вдогонку за куницей. Не прошло и десяти минут — слышим выстрел. Вышел из леса дядя Карп и куницу держит.

— Вот, глянь, какой кот. Вот те хрест, рублей семь за шкурку дадут. — Руки у самого трясутся, от радости дух перевести не может. — Сотни шагов не прошел, а она беличий след нашла да за ней тайно на елку кинулась. Сожрала белку да там и заснула. Ударил я по гайну, она тырчком оттуда в снег. Здоровенный кот!

Поздравили дядю Карпа с удачей, поехали дальше. В Юдине у нас приятель живет. Оставили у него лошадь, побежали на лыжах.

Места там пол истые, и русаков пропасть. Подходим к оврагу. Длинный овраг и широкий. Я говорю Васе:

— Ты иди этой стороной, а я пойду той, а по дну оврага пустим Румянку, — показываю ей, где бежать, а сами по краям оврага пошли.

«Ай, ай, ай!» — заголосила Румянка. Смотрю, из оврага вверх на Васю русак катит.

— Береги! — кричу, а тут и передо мной другой из оврага выскочил. И пошло…

Собачка по дну бежит, а на нас с Васей русаки как из мешка. Шесть русаков мы ухлопали. Хватит, да и поздно уже стало. И Румянка упрыгалась по глубокому снегу. Пошли в деревню к своему приятелю. Его дома не оказалось — одна тетка Лукерья. Вешаем в сенях ружья и зайцев, привязываем Румянку.

— Голубчики, да чем же я вас покормлю? — причитает Лукерья. — Нет у меня ничего. Вот только лепешка осталась. Не доели ребятишки.

— Тетя Луша, не горюйте. Мы и лепешкой сыты будем!

Смотрим, кладет она эту лепешку на стол, а лепешка больше тарелки и толщиной в три пальца.

— Поищи-ка, Петровна, может, яичек нам по парочке найдешь, — бурчит дядя Вася, успевший забраться на печку.

— Лукерья Петровна, — серьезно говорю я. — А слыхали историю, как солдат из топора щи варил? Слыхали? Нет? Так послушайте. Очень поучительная история.

Шел солдат с войны. Усталый идет, голодный, озябший. Вот как мы теперь. Зашел в избу. «Здравствуй, бабутка, покорми, чем Бог послал, солдатика». А старуха жадная-прежадная была. «Ничего, — говорит, — у меня нет, не взыщи, служивый. Сама ничего второй день не ела и печку третий день не топлю».

Видит солдат, что от нее добром ничего не выманишь, в Крещенье льда не выпросишь. Он и говорит: «Эх, бабунька, был бы у меня топор, я бы тебя такими щами накормил — язык проглотишь». Затряслась старуха от жадности, хочется ей на дармовщинку щей похлебать. «На, — говорит, — топор, вари щи!»

Налил солдат чугун водой, положил в него топор без топорища, растопил печку…

В этот момент в сенях что-то грохнуло, и раздался яростный лай Румянки. Я бросился туда, в потемках ничего не пойму. Споткнулся на поваленную лестницу и грохнулся куда-то вниз. Набил шишку на лбу, ушиб коленку. Слышу, на чердаке злобно урчит кошка. Это она к нашим зайцам хотела подобраться.

Вхожу, прихрамывая, в избу, а тетя Луша уже самовар поставила и яички в нем варит. Досказал я ей всю историю про топор и жадную старуху. Гляжу, а она из клети сало принесла и огурчиков соленых.

Тут в избу набились ребятишки. Стоят, на нас с Васей глазенки таращат. Подзываю старшую девочку.

— Вот что, Машенька, беги ты что есть духу в лавочку, вот тебе полтинник, и купи ты на него самых вкусных конфет и пряников!

Девочка смеется:

— Я не Машенька, я Санька!

А уже на столе и молоко, и творог, и сало, и яички вареные. Примчалась Санька с конфетами. Начался у нас пир горой. Ребятишки конфеты сосут, а мы чаек попиваем, знаменитую лепешку жуем. Попили чайку, закусили, попрощались с тетей Лушей, легли в сани на сено, в середку Румянку положили. Тепло под тулупом. Бежит Чалый, пофыркивает, под полозьями снег повизгивает. Вожжи к передку привязали, лежим дремлем.

Чалый дорогу знает, не ошибется… Дома будем.

ВОРИШКА

— Ей, отгоните собак, чтоб они полопались, окаянные! Ей, охотники, отгоните, оглохли, что ли? Штаны порвали и сапог прокусила проклятая.