С наступлением зимы около дома появлялась стайка синичек, два-три поползня и пестрый дятел. Для них стоит кормушка — стеклянный домик, где всегда накрыт стол. Пожалуйте кушать. Весной синички разлетаются по лесу, и около дома остаются две-три пары. У ворот висел большой самодельный почтовый ящик. Щель для опускания писем была сделана широкой, и синички облюбовали этот ящик для своего гнезда. Мы этого не знали, а когда заглянули в ящик, там уже восемь яичек в гнездышке. Зимой синицы безобразничают в моем тамбуре. Они исклевали до дыр ритуальную буддийскую маску, проклевали мои тюбики с масляными красками и выклевывали саму краску.
Все время в Песках я не переставал писать картины для Дарвинского музея. Много рисунков и картин я сделал бесплатно. Музей был мне близок — я сроднился с ним и не считал затраченное для музея время. С большим трудом приходилось добираться до Москвы. Поезда ходили не по расписанию. Занять место в вагоне, как я уже говорил, было очень мудрено. Народ бросался на подходящие вагоны и на ходу вскакивал в них, рискуя жизнью.
Война кончилась. Не слышен гром канонады, не летают немецкие стервятники. Фашистов с позором выгнали из России, но, к сожалению, отрубили не все головы у этого гада. Но все же воздух стал чист. Русский народ спешно залечивает тяжелые раны.
Наши Пески оживились, началась стройка, ремонт. Наташа всерьез взялась за сад. И сад расцвел. Да как еще расцвел-то! И плоды, и цветы — все самое лучшее. Все на выставку. Кипы дипломов, медали, призы. Началась эра гладиолусов. Много новых удачных сортов. Слава Наташи растет. Она уже известный цветовод-гладиолусник.
Пойдемте в эту калитку, нагнитесь и пройдите под аркой из актинидии — и вы очутитесь в раю. Да, да, в самом настоящем раю. Все, кто попадает в этот сад, всплескивают руками, стараются изобразить на своем лице восхищение и говорят так сладко, чуть дыша: «Да, это рай!..» Мы и сами знаем, что это рай, и потому постоянно пребываем в райском блаженстве. В жаркий летний день здесь можно встретить праправнучку библейской Евы в традиционном Евином костюме с добавлением двух перевязочек — на груди и пониже. Праправнучка загорает или вкушает плоды. В нашем раю можно вкушать плоды с любого дерева, не опасаясь архангела с огненным мечом.
Этот рай сделали мы сами — моя жена и я. До этого тут был песок, и на песке красовались пни, росли можжевельники, молодые сосенки, березки, осинки, и если бы мы не трудились с утра до вечера, то вскоре бы тут вырос густой осинник и была бы непролазная чаща. Волею судеб, после тяжелой московской жизни, я очутился здесь и сразу понял, что это место как раз то самое, какое мне нужно. Я построил себе хижину и прожил тут много лет. На заброшенной песчаной пустыне вырос райский сад. В мае — июне он полон цветов. В цветах деревья, кусты, клумбы, куртины. Дивным ароматом напоен сад, а от птичьего пения звенит воздух. Вот про этих-то певцов я и хочу рассказать кое-что…
ФАНТАЗИИ СТАРОГО ГРИБА
Когда я проснулся, то долго не мог понять, где я, и что я, и кто я. Рядом со мною сидела жаба величиной с крупную собаку. Надо мной высоко в воздух вздымались колоссальные стволы берез, погруженные в землю чудовищными корнями. Пел зяблик. Моя соседка-жаба что-то тихо урчала. Когда я более покойно огляделся, то увидел недалеко от себя красивый стройный гриб — мухомор. Скорее, это была мухомориха. Прижавшись к ней, смотрел на меня прелестный грибочек, весь беленький, круглый, в такой же беленькой кругленькой шапочке. Кое-где на шапочке проступали красные лоскутки. Ребенок был прелестен, и мухомориха смотрела на него с такой нежностью, с такой гордостью, что я невольно позавидовал ей и тут, только тут я понял — кто я… Да, я старый гриб! Старый мухомор! Никому не нужный, ни на что не годный. Края моей шляпки загнулись кверху, кое-где разлопались и побурели, и весь я побурел и нетвердо держался на своей ножке.
Воздух потемнел. В вышине зашумели березы, и я почувствовал, как мне на шляпку упали первые капли дождя. «Закройте, закройте вашего крошку — начинается дождь!» Мухомориха просияла улыбкой. «О нет! Он очень любит дождик! От дождя он делается все лучше и лучше. Смотрите, как он улыбается, как он доволен!»
Дождь недолго побрызгал и перестал. Опять засияло солнце, запели птицы. Зарянка в два прыжка подскочила ко мне, с разбега вспрыгнула на мою шляпку и стала пить. Там скопилось немного дождевой воды. Напившись, она спрыгнула, отчего я чуть было не свалился на землю. Ах ты, старый гриб! Даже такая легонькая птичка, как зарянка, может свалить тебя с ног. Ну что же… Это неплохо, что ты напоил ее. Все-таки ты на что-то нужен. Тут я почувствовал, что кто-то меня царапает тоненькими коготочками. Плотно прижавшись ко мне, сидела ночная бабочка. Ее беленькие крылышки были незаметны на моей белой ножке, ее глаза с ужасом смотрели вслед упрыгавшей зорянке. «Как я вам благодарна! Я не могу опомниться от ужаса… У нее такие громадные глаза… Как она меня не заметила?»