Рассказы советских писателей

И все-таки — хорошо или плохо, что он побывал среди ночи у хромого Ахмета? Не принизил ли он этим своего достоинства? Нет, пожалуй, хорошо! Никто не посмеет сказать, что он — Аманша — боится посмотреть в глаза Ахмету!

9

Дома горел свет — и на веранде, и на кухне.

Аманша удивился, что они еще не улеглись. А времени — два часа. И ночь уже не ночь, и утро еще не наступило.

На веранде прохаживалась Гульсун. Что же она — так и не присела с того времени, как Аманша ушел?

— Папа! Куда ты пропал так надолго?.. Мы начали беспокоиться, где ты…

— Мать пришла наконец? — спросил он, не отвечая на вопрос.

— Да, вскоре после того, как ушел ты. Оказывается, она успела съездить в район и вернулась.

Как он сразу не догадался! Это было в характере его жены. Пока он сам предавался размышлениям и строил планы, как ему поступить и к кому обратиться за поддержкой, Нурджемал предпочла действовать.

Она вышла из кухни ему навстречу.

— Пойдем в комнату, — взяла она его за руку.

Он устало опустился на ковер.

— Ну…

Нурджемал вздохнула.

— Дело, оказывается, сложнее, чем мы думали.

Завтра пленум. Говорят, Баллыев уходит на пенсию.

Интересно, что Нурджемал, не сговариваясь с ним, делала то же, что собирался делать он сам.

— Ну…

— Силапов переходит на его место. А на место Силапова… на место Силапова — Шихим.

— Шихим?

— Да, он.

Аманша разгладил отсыревшие усы и зачем-то посмотрел на часы, висевшие над дверью.

— Завтра, говоришь? — переспросил он. — Это уже не завтра, это уже сегодня.

— А наше собрание не кончилось. Выборы отложили. Говорят, председателем будет Дурдымурад.

— Этот щенок? Которого я за уши вытащил из навоза и назначил завфермой?

— Да, он. А на его место — Ахмет, пастух.

Нурджемал ушла на кухню разогреть ужин. В окно Аманша видел Гульсун, облокотившуюся на перила. К ней тянулась яблоневая ветка. «Старею, — подумал он, но тут же поправился: — Кажется, начинаю стареть».

Перевод с туркменского А. Белянинова

Григол Чиковани Радость одной ночи

— Я же сказала тебе, не смей приходить, Мурза!

— Сколько ночей провел я в мыслях о тебе, Таси!

— Что ты, Мурза!

— Сколько ночей провел я без сна под этим навесом, ожидая тебя, Таси!

— Не говори мне этого, Мурза!

— Я стоял здесь и слушал твое дыхание, Таси.

— Зачем ты делал это, Мурза?

— Из любви к тебе, Таси.

— А если проснется отец, что я стану делать, Мурза?

— Прикрой дверь, Таси.

— Тише, у отца слух, как у зайца, Мурза!

— Осторожно прикрой, Таси!

— Все же, что привело тебя сюда в эту полночь, Мурза?

— С той минуты, как я увидел тебя, нет для меня ни ночи, ни дня, Таси.

— С каких пор это длится, Мурза?

— Целый век, Таси.

— Куда же ты смотрел до сих пор, Мурза?

— Я и сам не знаю, Таси.

— Мурза!

— Прикрой дверь, чтобы не скрипнула, Таси.;

— Не бойся, Мурза.

— Таси!

— Все-таки ты не должен был приходить в полночь, Мурза.

— Ведь и ты вскормлена материнской грудью, Таси!

— Ну и что, Мурза?

— И я вскормлен материнской грудью, Таси.

— Ну и что же, Мурза?

— Я тоже человек, Таси.

— Ну и что же, Мурза?

— Пожалей меня, Таси.

— Я жалею, Мурза.

— Станем вот сюда, у плетня, Таси.

— Нет, пойдем под платан, Мурза.

— Хорошо, пойдем под платан, Таси.

— Не смей трогать меня рукой, Мурза!

— Почему, Таси?

— Так… Что же все-таки привело тебя в эту полночь ко Мне, Мурза?

— Я целый год ждал этой ночи, Таси.

— А что же удерживало тебя столько времени, Мурза?

— Любовь к тебе, Таси.

— Тише, как бы отец не услышал… Что же теперь побудило тебя, Мурза?

— Любовь к тебе, Таси.

— Мурза!

— Сегодня, когда ты посмотрела на меня на празднике мариамоба[23], ты разом сняла с меня оковы, Таси.

— А не обманули тебя глаза, Мурза?

— Сердце меня не обмануло бы, Таси.

— А не обмануло ли тебя сердце, Мурза?

— Почему, Таси?

— Может, я тебя не люблю, Мурза!

— Тогда полюби меня, Таси.

— А что достойно в тебе любви, Мурза?

— Сердце, Таси.

— А еще, Мурза?

— Душа, Таси.

— Сердце и душа есть у всех парней, Мурза!

— Что делать, больше у меня нет ничего на земле, Таси.

— Мурза!

— А у тебя что есть, достойное любви, Таси?

— Сердце, Мурза.

— А еще, Таси?

— Душа, Мурза.

— А еще, Таси?

— Больше и у меня нет ничего на земле, Мурза.

— Что ты говоришь, Таси! Одни твои глаза дороже всех женщин.

— Неправда, не говори так, Мурза.

— Улыбка твоя стоит всех дадиановских владений, Таси.

— Не говори мне этого, Мурза.

— Твой стан, Таси, стоит всей земли.

— Молчи, не надо так говорить, Мурза.

— Твои щеки…

— Ты сводишь меня с ума, Мурза!

— Твой стан гибкий, как плеть, Таси…

— Какой сладкоречивый язык у тебя, Мурза!

— Твои уши и шея…

— Хватит, Мурза, я совсем потеряю разум!

— Ты — моя жизнь, Таси.

— Почему ты до сих пор не говорил мне этого, Мурза?

— Ты — икона моя, Таси.

— Почему ты до сих пор не говорил мне этого, Мурза?

— Смотри, моросит, не простудилась бы ты в одной рубашке, Таси…

— Да разве могу я простудиться с тобой, Мурза!

— Ты моя радость, Таси.

— О, не трогай меня, Мурза!

— Почему, Таси?

— Я боюсь, Мурза.

— Боишься любви, Таси?

— Боюсь любви, Мурза.

— Ты моя радость, Таси.

— А если ты обманешь меня, Мурза?

— Любовь не умеет обманывать, Таси.

— Что за медовый язык у тебя, Мурза!