Рассказы сновидца

И тут у меня появилось ощущение, что я попал не в тот мир. Было бы странно, возвращаясь издалека, чтобы снова увидеть Лондон, не найти его на старом месте — на перекрестке дорог, каждая из которых когда-то в него вела, но я, похоже, путешествовал во Времени и, следовательно, потерял Лондон где-то между столетиями. И точно: бродя по поросшим мягкой травой холмам, я вскоре наткнулся на обнесенное плетнем капище, в котором находилось изваяние льва,^{47} обглоданного временем сильнее, чем Сфинкс из Гизы.^{48} Признав в нем одного из четверки, что украшали собой Трафальгарскую площадь,^{49} я понял, что меня занесло далеко в будущее и что коварная пучина столетий отделяет меня от всего, что я когда-то знал.

Тогда я сел на траву рядом со стершимися лапами льва, чтобы подумать, как мне быть дальше. В конце концов я решил вернуться на Проходную улицу и, — поскольку от всего, что когда-то было дорого мне в знакомых полях, ничего не осталось, — снова перебраться в Страну Грёз и наняться во дворец Сингани хотя бы слугой, чтобы снова видеть лицо Сарануры и любоваться удивительными и прекрасными аметистовыми рассветами над бездной, в которой резвятся золотые драконы. Поэтому я не стал задерживаться на руинах Лондона, ибо воистину не может быть никакого удовольствия в том, чтобы разглядывать даже самые чудесные вещи, если нет ровным счетом никого, кто бы выслушал твой рассказ и удивился, и поскорее вернулся на Проходную улицу; и ничто, кроме виденного мною каменного льва, не указывало на то, что Лондон вообще когда-то существовал.

На этот раз я зашел в нужный дом. Он стал совсем другим и больше походил на одну из хижин, какие можно видеть на равнинах Солсбери, чем на магазин в центре Лондона, однако я знал, что не ошибся, ибо внимательно считал дома, начиная с самого крайнего — а Проходная улица по-прежнему представляла собой правильный ряд домов и амбаров, хотя и мостовая, и тротуары, и самый город вокруг исчезли.

Это по-прежнему была лавка. Правда, она отличалась от той лавки, которую я знал, однако здесь, тем не менее, что-то продавалось: на дощатом столе, служившем прилавком, я увидел пастушеские посохи с крюком на конце, кое-какие продукты и грубые топоры, а за прилавком — закутанного в шкуры человека с длинными спутанными волосами. Заговаривать с ним я не стал, ибо не знал его языка, а он пробурчал себе под нос несколько слов, которые показались мне набором совершенно бессмысленных слогов. Я не имел ни малейшего представления, что они могут означать, но когда продавец посмотрел на один из лежавших перед ним караваев, меня вдруг осенило. Я понял, что Англия по-прежнему остается Англией, что она никем не была завоевана и что хотя, англичанам надоел Лондон, они продолжают держаться за свою землю; ведь продавец просто предлагал мне купить хлеб, и я догадался, что язык, который в свое время был занесен в самые отдаленные уголки Земли старым добрым победоносным кокни, не умер, что спустя тысячелетия на нем все еще говорят там, где он появился, и что его не сумели уничтожить ни враги, ни политики. Правда, диалект кокни никогда мне особенно не нравился; я презирал его с высокомерием чистокровного ирландца, на чьей родине и нищий, и аристократ с равной легкостью изъясняются на великолепном английском елизаветинской эпохи, и все же при этих словах торговца я едва не прослезился (не следует, впрочем, забывать, как далеко меня занесло). Некоторое время я молчал, не в силах совладать со стиснувшим горло волнением, и вдруг увидел, что хозяин лавки спит. Эта привычка странным образом напомнила мне манеры прежнего продавца, который, будь он еще жив, оказался бы сейчас (судя по тому, как обошлось время с каменным львом) полуторатысячелетним старцем. Но сколько лет было мне самому? Ведь Время, насколько я успел убедиться, движется над Страной Грёз быстрее или медленнее, чем в знакомых нам полях, ибо в наших грезах воскресают давно умершие люди, а сновидец проживает события нескольких дней за один удар часов на здании городской ратуши. Но и логика не помогла мне, и мой разум был по-прежнему смущен.