Рассказы (сборник)

Но та ночь все-таки еще раз вернулась в мою жизнь. Много лет спустя я вместе с женой посетил крупную сельскохозяйственную выставку. У нас было прекрасное настроение, и моей жене пришла в голову мысль посмотреть, где же, собственно говоря, находится городок Брекштайн. Мы решили съездить туда. И тут случилось нечто такое, что заставило меня и мою жену никогда более не возвращаться к этой истории. Я нашел большой двухэтажный фахверковый дом, на котором висела эмалированная табличка с надписью «д-р Браун, практикующий врач». Я позвонил, но доктора не оказалось дома. Тогда мы наняли машину и поехали в лесничество. Это было именно то самое лесничество, которое я нашел в ту ночь, однако из семьи старого лесничего никого уже не было. Наше настроение стало очень серьезным, но мы имели достаточно присутствия духа, чтобы не разволноваться снова. Все это случилось уже очень давно, но вы можете спросить мою жену об этой истории. В ту ночь я находился между двух миров, или, точнее, на грани, разделяющей их.

Старый Рамбах умолк, и все другие тоже молчали. В комнате стало как-то неуютно. Затем один из присутствующих, нерешительно и запинаясь, начал рассказывать историю из жизни охотников.

Судные дни Генриха Грасмана История из жизни вокруг нас

С холодной ненавистью дело обстоит так же, как с горячей любовью: только очень сильные натуры способны без ущерба для себя пронести ее сквозь годы, до своего смертного часа. Генрих Грасман силой не отличался, ни телесной, ни душевной, он был скорее одним из тех, кого в народе у нас именуют «Генрих Тихоня». И все же он взвалил на себя бремя ненависти — огромной, тяжелой, холодной; позднее он уверял, да и доказал это происшедшей в нем переменой, что именно эта смертельная ненависть сделала его, после уничтожения врага, человеком теплым и жизнерадостным. Но законы природы, вводящие рождение и смерть, любовь и ненависть всякого существа в круговорот нерасторжимого целого, вечны и неизменны, пусть бы бренный человек и воображал, будто может их опровергнуть судьбой какого-то индивида. В сущности, Генрих Грасман пал жертвой своего человеконенавистничества в тот самый день, когда за людским равнодушием и грубостью ему открылось естественное человеколюбие. Это было прошлой зимой. Сразу после этого он утопился. А вся эта история началась много лет назад.

Не только для юристов города Б., но и для нас, присяжных, дело Генриха Грасмана оказалось интереснейшим из всех, что слушались за последние годы. Первый поставленный вопрос: виновен ли в предумышленном убийстве? Второй: виновен ли в убийстве? Согласно букве закона, на оба вопроса следовало ответить отрицательно, хотя простое чувство справедливости позволяло дать положительный ответ. В то же время чувство справедливости, основанное на знании предыстории происшествия, опять-таки требовало ответа: «Невиновен». Третьего решения — ответственности за неоказание помощи, повлекшее за собой смерть потерпевшего, — быть не могло, в таких вопросах мы были некомпетентны, однако и в подобном случае сказали бы только «невиновен». И все же мы имели дело с редким по своей жестокости деянием.