Рассказы (сборник)

Господин член участкового суда от удивления забыл уже о странных обвинениях, предъявленных своему сыну, он забыл, где находится и с кем говорит. Когда господин директор реального училища рывком повернулся к нему, тот понял свою ошибку. Но над ним опять бушевала гроза:

— Ввиду тех последствий, которые могут иметь место — уже для вашей службы — после высказанного не кем-нибудь, а господином членом участкового суда, мнения о боевых песнях движения, я не буду принимать его во внимание как лицо официальное, господин член участкового суда. Но я считаю нашу беседу законченной и извещаю вас лично, что ваш сын освобождается от посещения школы еще до завершения этого дела.

Покачивая головой, встал и господин член участкового суда.

— Не могли бы вы мне по крайней мере сказать, какие же непристойные песни, по вашим словам, пел он членам гитлерюгенда?

— По моим словам? Словам? — с издевкой переспросил директор. И добавил жестко: — Пел! Пел! — А закончил с иронией: — Вы знаете такую песню «Милый май, тебя я жду…»?[25]

Исполненный удивления господин член участкового суда вынужден был улыбнуться.

— Она тоже уже запрещена? Как «Лорелея» и…

Что должно следовать за и, он сказать не успел.

— «Лорелея» этого еврея Гейне может быть связана с прекрасной песней о мае только посредством грязных выходок учащегося Вольфа Дитера Бэра, господин доктор Бэр! И я говорю об этом более чем только в прямом смысле!

Директор гневно поглядел с высоты своего полноценного арийского самосознания на господина члена участкового суда, который был заметно ниже ростом.

Тот побледнел. Скоро, однако, медленный ток его крови снова ожил и щеки порозовели. Может быть, весь мир сошел с ума, не один его сын? Голос его стал просто громким:

— Да что же, во имя всего святого, может быть неприличного в «Майской песенке»? Я настоятельно прошу вас сказать мне это! Вы выдвигаете обвинения…

— Вы что, прикажете мне петь эту пакость?! — грозно прокатилось по комнате. — Ну хорошо, я вам сейчас расскажу. Господин штудиенрат Шлееман застал вашего невинного отпрыска, когда он рассказывал группе ребят, да еще одетых в форму, о том, что он слышал у штурмовиков песню получше тех, которые поет гитлерюгенд. Господин штудиенрат Шлееман не вышел из-за куста, так как решил, что речь идет о честном, добром деле, и это его порадовало. Но что он услышал? Это так же невероятно? как и постыдно! Мальчишка запел песню в такой непристойной манере, что его глубокая распущенность, да-да, его склонность к цинизму, которые, гм, следует, видимо, считать врожденными, тут стали очевидны. Он выпускал половину слов и заменял их бесстыдным мычанием! Да-да!

Не только господин член участкового суда, но и другой на его месте вряд ли понял бы сразу, как можно непристойно мычать. Поэтому он с недоумением воззрился на директора.

— Господин штудиенрат Шлееман пересказал нам ее.

Этого действительно сразу не поймешь. И таким вот образом ваш сыночек пел детям немецких родителей немецкую «Майскую песенку» и отравлял таким образом немецкие юные души!

И в своем праведном гневе директор реального училища с декламации перешел на пение и мычание:

Милый мой, тебя я жду.
Хм-хм-хм, хм-хм-хм.
Будем вместе мы в саду.
Хм-хм-хм, хм-хм-хм.
До чего же мне приятно,
Хм-хм-хм, хм-хм-хм,
Ах, мой милый, как приятно.
Хм-хм-хм, хм-хм-хм.

Напуганный своим собственным пением и мычанием, директор внезапно прекратил его:

— Вам этого достаточно?

Да, этого оказалось достаточно даже для отца. Хотя и не как причины для исключения певца из школы. Возможно, это было всего лишь угрозой и господин член участкового суда решил, что в его интересах проявить гибкость.

— Видимо, я сделал ошибку, не разрешив Вольфу Дитеру вступить в юнгфольк. Я полагаю, он чувствовал себя из-за этого обделенным и пытался, хвастаясь своим физическим превосходством, произвести на своих сверстников впечатление. Итак, я не возражаю против того, чтобы Вольф Дитер стал членом гитлерюгенда.

Директор откинулся далеко назад и схватился при этом за ручки кресла, будто собирался откинуться еще дальше. Он раза два кивнул, подчеркнуто медленно, и это придавало особую остроту убийственным взглядам, которые он бросал на господина члена участкового суда, и тем язвительным словам, которые потом произнес:

— Так-так, вы ничего не имеете против того, чтобы ваш мальчик вступил в гитлерюгенд. Это очень любезно с вашей стороны. — И тут он дал залп из всех орудий: — Но гитлерюгенд и руководство школы имеют кое-какие возражения. Знаете ли вы, что еще натворил ваш парень? Я хотел избавить вас от худшего, поэтому предложил вам забрать вашего сына из школы. Вы настаиваете на разговоре об этом, — ну что ж!

Он поднялся опять. Господин член участкового суда встал тоже. Но поднялась только его телесная оболочка, внутренне же он весь сжался, сердце его упало.