То же самое происходило при разработке танков Т-64 и Т-72. Для их орудий были разработаны боеприпасы, значительно отличавшиеся от боеприпасов тяжелых танков прежних лет, и чтобы не перепутать старые и новые типы снарядов, было решено, что новые танковые орудия будут иметь калибр 125 мм вместо привычного калибра 122 мм на старых типах танков.
3
А вот обратные примеры.
На британских танках стояла исключительно мощная танковая пушка калибра 120 мм. Это великолепное орудие. Британская армия также имела на вооружение хорошее 120-мм безоткатное орудие. Эти орудия используют совершенно разные боеприпасы. Почему бы во избежание путаницы не сделать их калибры разными — например, 120 мм и 121 мм? Или оставить калибры одинаковыми, но хотя бы присвоить им разные названия: 120-миллиметровую танковую пушку так и считать 120-миллиметровой, а 120-миллиметровое безоткатное орудие назвать орудием калибра 121 мм.
То же самое происходило в армиях Западной Германии и Франции. Обе страны имели отличные 120-мм минометы и разрабатывали новые 120-мм танковые орудия. В мирное время — никаких проблем. Но что может произойти, если во время войны призовут толстых резервистов, давно все забывших, и студентов театральных училищ, в армии не служивших? Что тогда? Тогда каждый раз, когда потребуются боеприпасы калибра 120 мм, надо будет объяснять солдату, что вам нужны именно снаряды для танковой пушки, а не для безоткатного орудия или миномета.
В мирное время сделать это не сложно. А в грохоте мировой ядерной войны придется сквозь вой и шум эфира орать кому-то на том конце провода и объяснять, что именно вам нужно.
На мой взгляд, не надо задавать вопрос, почему в Советской Армии был такой разнобой калибров. Лучше задать вопрос, зачем армиям Запада такая, мягко говоря, не самая разумная стандартизация.
О крокодилах
1
Никто никогда не был равнодушен к Советской Армии. Ее любили и ненавидели.
Если любили, то всей душой.
Если ненавидели, то лютой ненавистью.
Ею гордились, ее проклинали.
Ее боялись, над нею смеялись.
Одни эксперты считали ее самой сильной армией мира, другие считали ее предельно слабой.
В своей книге «Рассказы освободителя» я описал Советскую Армию не с самой лучшей стороны. У книги этой тяжелая судьба. Ее долго переводили. Потом два года она ходила по редакциям. Ее соглашались опубликовать, долго редактировали, требовали переписать либо просто убрать то одно, то другое. Потом вдруг отказывались ее издавать. Я нес рукопись другому издателю, и все повторялось с самого начала.
И пока тянулась эта канитель, я написал вторую книгу под названием «В Советской Армии», в которой объяснил, почему ротный командир не имеет права вызывать огонь батальонных минометов, почему в Советском Союзе не придерживались стандартных калибров при разработке оружия, почему советские минометы лучшие в мире и почему Советская Армия никогда не откажется от танков. Одним словом, армия эта самая мощная в мире, оружие великолепное, стратегия мудрая, тактика изумительная, советские командиры не дурнее западных.
Тут, наконец, вышла первая книга. Она имела успех. Издатель больше к моим текстам не придирался. У него был только один вопрос: есть что-нибудь еще? Вот, отвечаю, вторая книга.
Вторую издали мгновенно. Она тут же вышла вслед за первой и стала бестселлером и в Британии, и в Америке. А я попал в полосу невероятного везения.
Западные военные эксперты, считавшие Советскую Армию слабой, возвели меня в ранг авторитета и знатока, мою первую книгу обильно цитировали и распространяли.
Эксперты, считавшие Советскую Армию самой сильной в мире, тоже возвели меня в ранг авторитета и знатока, мою вторую книгу обильно цитировали и распространяли.
Те, кто считал Советскую Армию слабой, а руководителей СССР — глупыми, собирали конференции, приглашали меня, я выступал, рассказывал про слабость и глупость, срывал аплодисменты.
Те, кто считал Советскую Армию сильной, а руководителей СССР — мудрыми, собирали свои конференции, приглашали меня, я выступал, рассказывал про силу и мудрость и снова срывал аплодисменты.
Те рукоплещут, и эти. Те рекомендуют публике мою первую книгу, эти — вторую. Худо ли?
И только однажды, после очередного весьма успешного выступления подошел ко мне старичок с двумя моими книгами: подпиши. Подписал. Тогда он взял меня за пуговку пиджака, покрутил ее и, глядя прямо в глаза, поинтересовался: так где же правда?
Этим вопросом он меня припечатал к стене. Действительно: где же правда?
Вернулся я домой, спать не могу: где правда? Я же не врал! Ни в первой книге, ни во второй.
И на следующий день мне покоя нет. Поверяю все факты — все правильно, все сходится. Ничего не понимаю, чертовщина какая-то: и первая книга правильная, и вторая. Первую люди читают, хвалят, и вторую тоже. По мелочам придираются, а по крупным вопросам никто мне не возражает, никто не опровергает.