Рассказы о русском подвиге

Но больше всего Адрианову нравится тот момент, когда, приподнявшись на

стременах и вытянув кверху руку, голосом зычным, аж дрожь по спине,

Багратион прокричит:

— В атаку!

Вот и сейчас. Вот уже генерал подался в седле. Вот-вот призывное крикнет.

И вдруг... о пригорок вналет ядро. И в ту же секунду Адрианов решил, что

привиделось. Из правой ноги генерала на землю хлынула кровь.

Осел генерал. Вцепился в поводья:

«Усидеть, усидеть. Виду войскам не подать».

Минута казалась годом. Качнулся Багратион. Без стона повалился на землю.

Подбежала генеральская свита. Стащили сапог. Мундир расстегнули. Отложили

стальную шпагу.

Явился армейский доктор. Осмотрел, покачал головой:

— Осколок. Смертельно.

Кое-кто потянулся к шляпам. Вырвался стон у пожилого полковника.

Адрианов пытался пробиться к Багратиону. Его оттеснили.

— Я же при генерале!..

— Ступай, ступай! — прикрикнули офицеры. — Больше не надобен.

«Убит, убит», — пошло по войскам.

И вдруг непонятное стряслось с кирасиром. Увидел он Багратионову шпагу.

Секунду смотрел. Потом схватил — и навстречу французам. .Добежал, пырнул

одного, другого. Замерли офицеры. Затаили солдаты дыхание. Разит кирасир

Адрианов врагов, лишь шпага на солнце сверкает. Багратионова, непобедимая шпага.

НАСТОЙ ВАЛЕРЬЯНОВЫЙ

В центре русских войск между левым и правым крылом возвышался курган —

самая высокая точка на всем Бородинском поле.

На кургане была поставлена русская батарея. Теперь, после гибели

Багратиона, когда французам наконец удалось потеснить левый фланг, все их силы были

брошены к центру. Курганная батарея оказалась главным местом сражения.

К полудню батарея дважды переходила из рук в руки. Упорство и с той и с

другой стороны достигло предела. Под генералом Барклаем-де-Толли убита пятая

лошадь. Не стихает страшная канонада. Ядра, словно плуги, вздымают землю.

Градом по полю стучит картечь. Хрипят недобитые кони. Одиноким воплем

раздалось чье-то рыдание. Умирая, кто-то молится богу. Неистово бьют барабаны. Черное

облако дыма закрыло солнце.

Французы опять потеснили русских.

Стоит Кутузов на возвышенном месте у Горок, зорко следит за битвой. Под-

зорная труба в руках у Кутузова. Окружают его адъютанты, курьеры, посыльные.

То одного, то другого манит к себе Кутузов:

— А ну-ка, голубчик, скачи на Курганную.

— Ступай-ка, батенька, в корпус Дохтурова.

— Разведай, братец, как дела у Раевского.

Мягко, без крика отдает приказы Кутузов. Все у него на счету: куда

подвести резервы, какому генералу сменить позицию, к какому месту подвинуть пушки.

Знает Кутузов, что в битве бывает всякое. Иногда и отступишь на шаг, зато

после десять отмеришь вперед.

Хладнокровен в бою Кутузов. Видит он, что французы теснят у Курганной

русских. Однако не это в бою главнейшее. Победу в конце считают.

В это время влетает на холм генерал Вольцоген. Конь генеральский взмылен.

Лицо генерала бледное. Уздечка в руках мелкую дробь выбивает.

Осадил генерал коня.

— Отступаем, — кричит, — отступаем! Рушится, ваша светлость, центр!

Вольцоген был генерал не из храбрых, хотя на словах и бойкий.

Недолюбливали его в армии. Недолюбливал и Кутузов.

Видит Кутузов, что центр действительно заколебался. Смотрит на это место,

потом подымает взгляд на Вольцогена:

— Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.

— Вот же, вот же! — кричит Вольцоген. — Взгляните, — и тянет подзорную

трубу главнокомандующему.

Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему глазу, тому, что был выбит

еще лет тридцать назад под Алуштой.

— Нет, — говорит, — ничего не вижу.

Понял Вольцоген хитрость Кутузова, промолчал. Повернулся он к месту боя.

Смотрит, а там действительно отступление кончилось.

Ударили наши солдаты в штыки, сами гонят французов.

Усмехнулся Кутузов.

— Да вы, батенька, видать, стороны перепутали. Бывает, голубчик, бывает.

Оно от усталости... — Подозвал адъютанта. — Генералу настой валерьяновый.

ЗАВТРАК ГЕНЕРАЛА МИЛОРАДОВИЧА

Пока Кутузов разговаривал с генералом Вольцогеном, у Курганной батареи

произошло вот что. Сюда на помощь Барклаю-де-Толли с правого фланга по

приказанию Кутузова прискакал генерал Милорадович. Как раз русские начали

отступление.

Горяч Милорадович. Лихой, боевой генерал, суворовский. Не зря он послан

сюда Кутузовым.

Кричит Милорадович что-то солдатам, глохнут, как в вате, в артиллерийском

гуле слова. Решил генерал личным примером увлечь войска. Взял он с собой

адъютанта и с места в карьер, галопом по полю навстречу французам. Влетел на

пригорок, осадил скакуна, спрыгнул на землю.

— Распорядитесь, — командует адъютанту, — подать сюда завтрак.

Многое видел адъютант на своем веку, знал генеральскую лихость, однако

такое... Стоит, растерялся.

Рвутся кругом гранаты. Картечь как дождем поливает — верная смерть.

— Завтрак подать! — кричит Милорадович.

Бросился адъютант выполнять приказание. Тащат генералу еду. Ухватил он

утиную ногу, из фляги водой запивает. 148

Не стихает зловещий бой. Ядра бугор осыпают. Видят солдаты под огнем

генерала.

— Господи, пищей, никак, занялся!

— Да ну!

— Ей-ей! Утиную ногу ест.

— Выходит, наши дела неплохи.

— Братцы, вперед!