Рассказы о русском подвиге

Как ни бился, все же попался гусь. Схватили его солдаты. Глаза разгорелись,

рты приоткрылись, слюна течет.

На лугу оказались солдаты разных частей. Были французы, были пруссаки,

итальянцы и даже из дальних кустов примчался житель вольного города

Гамбурга.

Возник у добытчиков спор.

— Гусь наш, — говорят французы.

— Гусь наш! — кричат пруссаки.

— Гусь наш! — шумят итальянцы.

— Гусь мой! — вопит житель Гамбурга. — Я первым его схватил.

Сцепились солдаты. Ругань стоит над лугом:

— Прусское рыло!

— Итальянская швабра!

— Эй, француз, лягушку живую съешь!

Приехал на шум генерал. Прикрикнул, навел порядок.

— В чем дело?

Мнутся солдаты.

— В чем дело? — повторил генерал.

— Гусь... — отвечают солдаты.

Смотрят, а где же гусь?.. Нет, не видно, не слышно нигде пернатого. Лишь

перо, как память о нем, в руках у одного из солдат осталось.

Пока шумели, ругались солдаты, гусь юрк между ног и к речке быстрее ходу.

С лапы на лапу, с лапы на лапу, с берега в воду поспешно прыг. Отплыл,

залез в камыши. Лишь глазом оттуда удивленно посматривает. Видать, и впрямь

любопытный гусь.

МЕШОК С ДЕНЬГАМИ

Богатый мужик Дормидонт Проскуров стал торговать с французами.

У других крестьян французы ни за какие деньги ничего не достанут. Лучше

сожгут крестьяне, лучше в реке утопят, лучше в лес волкам отнесут — лишь бы

не французам.

А Дормидонт Проскуров — пожалуйста!

Видит он, что французы на деньги нескупы. Чего упускать момент, не трижды

живем на свете.

Продал Проскуров

зерно,

сено,

корову,

козу,

распродал гусей и кур.

Мешок специальный завел. Деньги в мешок собирает.

Рассуждает: чего бы еще продать?

Вспомнил он о соленьях. Продает огурцы и капусту, грибов небольшой остаток.

Небывалый у Дормидонта Проскурова торг.

— А репу возьмете?

— Возьмем.

— А морковь?

— Возьмем и морковь, — отвечают французы.

Разбухает мешок с деньгами. Даже жмых Дормидонт перегнивший продал.

Наконец Проскуров продал последнее. В общем, ни с чем остался.

«Бог с ним, — решает. — Денег мешок. Я теперь на всю округу самый богатый.

Раз в десять больше всего накуплю».

Был Дормидонт продавцом, стал теперь покупателем. Отправился верст за

двадцать в не занятое французами село на базар. Ходит что гоголь.

Тут посмотрит, там приценится, и это и то пощупает.

Облюбовал

телку,

корову,

коня,

второго коня,

козу.

Ну и пригонит домой богатства!..

Вот и сошелся в цене. Начинает считать кредитки:

— Раз, два, три...

— Э, да ты подожди, постой... Они же фальшивые!

— Что! — заревел Проскуров. — Какие фальшивые? Они же французами

плачены!..

Стал собираться народ. Стали смотреть кредитки. Так и есть, все, как одна,

фальшивые.

А дело в том, что, отправляясь в Россию, Наполеон приказал напечатать

фальшивых денег. Оттого-то французы и щедры.

Взвыл Дормидонт Проскуров. И туда, и сюда, к одному и к другому... Да

только никто на фальшивые деньги продавать ему ничего не согласен.

Вернулся домой он черней чернозема. Есть хочется — никто не дает. Худеет

страдалец бедный.

Наконец какой-то озорной мужичонка нашелся:

— Хочешь краюху хлеба?

— Давай!!!

— Только тащи свой мешок с деньгами.

Поскулил, поскулил Дормидонт, отдал мешок: есть хочется. «О господи, это

за краюху-то и все-то мои богатства!»

Сожгли крестьяне фальшивые деньги.

Прошел день.

Снова Проскурову кушать хочется. Никто не дает. Никто не здоровается. Не

желают знать крестьяне предателя.

Как же он жил? Да так вот и жил. Пока совсем не отощал и не помер.

Жалко? Нисколько.

ДЕЛИКАТНОСТЬ

Многие дворяне при подходе французов бросали свои имения и уезжали.

Однако были такие, которые и оставались. Не уехала и княгиня Затонская.

— Французы меня не тронут, — заявила княгиня.— Я во французском духе

воспитана. Я романы на их языке читаю. Французы — сама деликатность.

Махнул старый князь рукой.

— Ну, как знаешь.

Взял и уехал.

Осталась одна княгиня, да девка при ней, Парашка.

Пришли французы под Вязьму. Какой-то отряд вступил и в имение князей

Затонских.

Явились солдаты в дом выбирать ночлег для своего командира.

Прошли они длинным рядом различных комнат, облюбовали одну с окном

к восходу. Комната небольшая, зато уютная. Кровать белым как снег застелена.

Запахи ароматные. Столик, духи на столике.

— Как раз нашему офицеру.

Подошли княгиня и девка Парашка.

— Это комната моя, — объясняет княгиня.

— Это комната ее сиятельства, — уточняет Парашка.

«Какое еще сиятельство!» —смотрят на женщин солдаты.

— Это комната для нашего офицера, — говорят они грозно.

А в это время офицер вошел в дом. Услышал он разговор о комнате, подошел,

поклонился княгине.

— Пардон, — произнес, — мадам. Виконт де Ланжерон, — представился.

Поцеловал княгинину ручку. — Убирайтесь! — крикнул солдатам. Шаркнул ногой перед

девкой Парашкой. — Пардон, мамзель...

Просияла княгиня. Предлагает она офицеру остаться, выбрать любую из комнат.

— Хотите ту, что с балконом, или нет, лучше ту, что в китайском стиле.

— Господину офицеру лучше бы княжеский кабинет, — предлагает девка

Парашка. — Там ружья висят и сабли.

— Не смею, — отвечает виконт, — нарушать ваш покой. Время военное,

пересплю по-солдатски.

Сказал, опять поклонился и тут же вышел наружу.

Стоят княгиня с Парашкой.