Но вот уже на несколько дней Александр совершенно замкнулся. Чем только я ни пытался его разговорить. Рассказывал анекдоты, подражал известным лицам, корчил физиономии — все было бесполезно! Сиднем сидит в углу камеры с вечной сигаретой в руке, смотрит сквозь меня и все тут. Стемнело. Я прилег отдохнуть и незаметно для себя заснул. Проснулся за полночь. Смотрю, Александр сидит в своем углу. В полумраке он похож на привидение. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить прерванное занятие. Я стал в центре камеры и, пародируя, продекламировал:
И Александр заговорил — не потому, что его развеселили мои стихи, а потому, что у него больше не было сил молчать:
— Я думаю о Белине — скоро его повесят.
Я мгновенно перестал дурачиться. Почувствовав горечь во рту, сел на соломенный тюфяк и, лишь бы не молчать, промолвил:
— Да, в одну из ближайших ночей…
Мой сокамерник немного оживился.
— Мы должны его спасти!
Сбросив с себя вдруг ставшее тяжелым одеяло, я обхватил руками колени:
— Если бы это было в наших силах!..
Он прикурил новую сигарету. Пламя спички выхватило из темноты его лицо. На нем лежала печать неимоверной усталости. Затем он тихо и нерешительно признался:
— У меня есть план.
— План, говоришь? Уж не потому ли ты слова не вымолвил за все это время?
Александр промолчал. Я подумал, что он колеблется, ибо не уверен в том, что скажет. Мне не верилось, что есть шанс спасти несчастного, но я все же поторопил товарища:
— Ну, говори же!
Он глубоко вздохнул.
— План состоит в том, чтобы вместо него повесили меня!
— Вместо Бебелина? — переспросил я, заикаясь и теряя способность соображать.
— Да, вместо Белина, — подтвердил он и после небольшой паузы продолжил: — Наверное, ты заметил, что мы с ним похожи. Только он носит очки и усы, но это ничего, будет у меня и то, и другое. А он сбреет свои усы и на их место приклеит искусственные. Остальное просто. На прогулку нас выводят вместе, ты знаешь. Наши группы ходят по кругу рядом. Устроим потасовку и отвлечем внимание надзирателей. В суматохе поменяемся местами, я надену его очки, а он наклеит усы. Ну, дальше все ясно: после прогулки нас разведут по камерам. Меня — в его камеру, а его — сюда. Кому из надзирателей придет в голову, что произошла замена?
Я инстинктивно воспротивился, хотелось предостеречь и себя, и Белина, и всех остальных от такой авантюры:
— Ты с ума сошел! Ведь рано или поздно все обнаружится и, кроме тебя, повесят и Белина!
Александр прижал к стене докуренную сигарету и встал. Шагая взад-вперед, сказал:
— Ты не дослушал меня. Я еще не объяснил всего, что нужно сделать для спасения Белина. После того как…
— Прекрати в конце концов! — вырвалось у меня. — Ты соображаешь, что несешь? Где это слыхано? Этим мы только докажем, что коммунисты делят людей на первый и второй сорт. Разве это нормально?
Александр замер на пол пути и обернулся ко мне:
— Чего разорался? Люди делятся на первый и второй сорт. И это в порядке вещей.
Я попросил сигарету, хотя не курил, и язвительно спросил:
— Хорошо, раз уж ты хочешь, чтобы тебя повесили вместо Белина, значит, ты признаешь, что по сравнению с ним ты человек второго сорта. Не так ли?
— Да, — ответил он и тут же дополнил: — В данном случае.
— Что значит в данном случае?
Мой сосед по камере затянулся сигаретой. Из полумрака до меня долетели струйка дыма и его слова:
— Время само подбирает нужных ему людей. На нынешнем этапе революции нужны хорошие организаторы. Именно поэтому по сравнению со мной Белин…
— Ты хочешь сказать, — прервал я его, — что придет время, когда все изменится и твои качества станут ценнее его качеств?
— Вот именно, — согласился он.
Я не сдавался:
— В таком случае, незачем вместо него вешать тебя. Ты должен жить до тех пор, пока потребуются твои качества!
— Ты был бы прав, — с иронией заметил Александр, — если бы этому моменту не предшествовал настоящий.
Мы замолчали. Близился рассвет. Тюрьма спала глубоким сном. В ушах эхом отдавались размеренные шаги наружного караула. Я отбросил наполовину выкуренную и давно погасшую сигарету. Мой сосед сел. Я смотрел на него и думал: «Ты всегда был странным, но на этот раз превзошел самого себя. Такой и вправду может пойти на виселицу вместо Белина! Что придает ему сил?» Побуждаемый этими мыслями, я продолжил беседу, скорее напоминавшую допрос:
— То, что ты задумал, наверное, не одобрит коллектив. Впрочем, поскольку речь идет о Белине, ты не допускаешь, что в конце концов они могут и согласиться?
— Допускаю, — ответил он.
— И тебе не страшно? Ведь это не шуточное дело — идти на смерть.
— Страшно, конечно.
— Ты хочешь сказать, что твое коммунистическое сознание сильнее страха смерти? Так?
Александр снова встал и принялся расхаживать. Звуки его шагов смешались с шагами караульных. Он долго молчал. Наконец тихо ответил: