Рассказы о литературном институте

- Да-а... Они, ЦДЛовские, только приготовились шторы свои - кулисы распахнуть и открыть новый сезон, а я - тут как тут! Выскочил, как из этой самой... на лыжах, первым на сцену - и открыл! Сам - в пальто, в ботинках, остальное - как в бане... Я в сортире переоделся, засосал коньячку - и на амбразуру... А за сценой переполох страшный поднялся! Никто ничего понять не может, что происходит? Слышу только, бегают туда-сюда табунами...

Я - к народу, к публике: "Спокойно, граждане! Это не ограбление, не захват. Я - такой-то, такой-то, сейчас почитаю вам хорошие стихи". И стал читать им для начала, для разгона, самые простые, фантастические... Пальтишко-то скинул и давай им впаривать, да так громко читаю, с выражением, реву почти...

А эти сзади, руководящие головы-то писательские, мечутся, волосы на голове рвут... То один ко мне выбежит, то другой, а то - все вместе... и Рождественский, и другие знаменитости... Просят почти со слезами, умоляют... А я им фигу за спиной показываю и дальше шпарю...

Потом до "Книги изречений" дошел... Начал сразу с главы "О лишении девственности"... Тут уже Рождественский чуть не на колени встает... "Илья Алексеевич, я как поэт поэта вас очень даже понимаю... Но сейчас уйдите... - А мы потом вам слово обязательно дадим".

"Как же, - думаю, - дадите вы мне, волки, слово... Вы меня сразу - в дурдом или в тюрягу! Вот какое слово вы мне дадите". Если бы не перестройка гребаная, точно бы надолго меня упекли... Так что деваться мне некуда, иду до самого конца... И уже - горю, объят со всех сторон пламенем, как истребитель...

Только успел "Десятиклассниц" прочитать и - бац! - милиция мне руки заломила - и на выход...

А зал буйствует, ликует, не хочет меня отпускать, на бис требует... они еще и не сразу поняли, что-почем? Думали сначала, что - розыгрыш, маскарад, что я закамуфлированный дебил. Раз перестройка, значит юмор в коротких штанишках на сцене очень даже неплохо. И Горбачева, и "послиха", поначалу тоже ладони от восторга отбили... Короче, всем я им выдал, на блюде... Захотели перестройку со свободой? Получайте - в натуральном виде! А на заду у меня еще "СП СССР" написано было... И туда я еще успел пригласить всех желающих...

Потом я и через Бутырку, и через дурдом прошел... Но - ничего. Ни одного седого волоса. Сами поглядите, - и показал всем голову, наклонил... и правда: ни одного седого волоса. Потом улыбнулся - широко, по-дружески: Я и есть - Илья Гребенкин. Будем знакомы!

Так все и познакомились с Ильей Гребенкиным, и в глаза увидели... А то все ни увидеть, ни познакомиться не могли. Хорошо - он сам пришел, он - не гордый. Он - из простых парней, из сельских.

А Гребенкин после рассказа приосанился немного. Он хоть и не гордый, а все-таки писатель-фантаст. А фантасты на дороге не валяются.

- Я вам тут фантастику принес: стихи и прозу. История, так сказать, моей жизни в фантастических образах... Все - новое. Еще нигде не печаталось. Вы - первые будете, - сказал тихо, доверительно... И снял с плеч солдатский вещмешок.

И вынул из него две папки увесистых... Похлопал их любовно и еще сказал - тихо, но твердо:

- Все - тут. Все тайны мира и все, что выше него... А также подробности быта присутствуют, - добавил вдруг с озорной веселостью и довольно расхохотался. - Я тут даже про кита написал... Я за время учебы, пока не выгнали, целого кита в общежитии съел. Так что меня можно вполне в книгу рекордов Гиннесса записать. Только китятиной одной и питался... И не от жадности, что она - подешевле, а потому что она - полезная. Наполовину рыба, наполовину говядина. Только жесткая очень... Полдня парить надо было, но все равно жестковатая оставалась. Ну, ничего, у меня зубы крепкие, собачьи. И для десен - тренировка. А вкусная - страшно! Только привыкнуть надо... Я как жарить начну на кухне, так все сразу разбегаются... Запах-то у кита особенный, крепкий. Может, даже покруче, чем у вьетнамцев, когда они селедку свою жарят, вонь разводят... Вот так вот... Так что в этих папках - все есть... Так я оставляю?

- Оставляйте, оставляйте, - сказали дружелюбно в редакции. А сами ерзают... Думают: "Лишь бы ушел побыстрее... А то вдруг у него в мешке адская машинка? Все возможно. Никому верить нельзя".

А как проводили Гребенкина, так сразу вздохнули спокойно... А папки его покрутили-покрутили и на шкаф, на самый верх, запихали... Пусть там лежат, отлеживаются... Конечно, никто его печатать не будет, а отказать они не имеют права.

Да и кому сейчас нужна эта фантастика? Уж на что Стругацкие со своими улитками знаменитые были, а где они сейчас? В одном месте... Никому не нужны. Потому что сейчас в жизни столько фантастики натуральной, что ничего фантастичней уже и придумать нельзя! Куда им еще с фантастикой? Тут и без фантастики голова идет кругом и сердцу никакого отдыха.

ЕРЕМИЧЕВ

Кто знал - тот помнит