Вдруг из кордегардии вышли два офицера. Они, видимо, давно наблюдали из окон караульного помещения за движением котовцев на берегу Збруча. Один из них подошел к Семенюку и спросил на чистом русском языке, как можно повидать Котовского. О просьбе офицера Семенюк доложил эскадронному Вальдману. Через минуту-другую эскадронный командир вынырнул из гущи трофейных повозок на дребезжащем шарабане и бойко подкатил к мосту.
— Кому надо к Котовскому? — спросил Вальдман, разыгрывая из себя незадачливого ездового. — Прошу садиться, панове!
Офицеры подошли к таратайке, внимательно поглядели на озаренного пламенем костра гиганта ездового, на его рыжеватую бороду, на высокую черную шапку с красным верхом, зеленую венгерку, саблю, маузер и, пожав плечами, робко полезли в кузов.
— Н-но, зале-етные!! — вскричал Вальдман простуженным басом и словно заправский лихач пустил рысаков вскачь. Бог весть где подобранная вахмистром Митрюком бричка запрыгала, затарахтела и понеслась в сторону Волочиска.
Котовский со штабом и командирами полков ужинал в доме бежавшего богатея.
Оставленные в доме экономка и прислуга сновали из кухни в столовую и подавали жаркое, приготовленное из свежего барашка. Проголодавшиеся командиры с удовольствием ели жаркое, запивая медовухой, добытой в подвале хозяйского дома.
Котовский радушно встретил польских офицеров и пригласил к столу. Когда офицеры уселись, показал место возле себя и Вальдману.
— Садись, эскадронный, — сделал комбриг широкий приглашающий жест рукой. — В ногах, говорят, правды нет.
Вальдман снял шапку, положил на конек высокого буфета, разгладил усы и присел возле комбрига.
Офицеры с любопытством глядели в сторону Вальдмана и посмеивались.
Один из офицеров, говоривший по-русски, деликатно пояснил:
— Коллега мой удивлен. Считал, что нас вез сюда ездовой, оказалось ротмистр.
— Дело нехитрое, — улыбнулся Котовский, — можно и ошибиться. У нас погон не носят, а от солдата до командира дистанция невелика. Было б только желание да голова на плечах.
Возникший вначале ледок официальности быстро растаял, и между котовцами и офицерами завязалась непринужденная беседа. Офицеры рассказали, что за действиями конницы Котовского всю неделю внимательно следили видные чины из генеральных штабов европейских держав, утверждали, что тактика Котовского опрокидывает на обе лопатки все уставные понятия о действиях кавалерии в современной войне. Особенно расточали похвалу смелому маневру Котовского на Проскуров и Волочиск, пророчили завидное будущее его опыту вождения конницы.
Офицер с кавалерийскими выпушками на воротнике отлично сшитого мундира все время молчал, о чем-то думая. Потом наклонился к уху своего напарника и что-то зашептал.
— Извините, — сказал офицер, — мой коллега в недоумении. Считает, что одной бригады Котовского недостаточно для того, чтобы парализовать у Волочиска действия конницы Тютюнника, Яковлева и нескольких полков пехоты.
Эскадронный Вальдман вздрогнул, откинулся на спинку стула:
— А кто сказал, что у Котовского бригада? Под Львовом да, была бригада, а сейчас совсем другой табак!
Котовский насторожился и пристально поглядел на Вальдмана: что еще за версию придумал его эскадронный?
Офицер-кавалерист тем временем снова нагнулся к уху своего напарника, и оба согласно закивали головами.
— Коллега мой любопытствует, — пыхнул папиросным дымком офицер, сколько же надо было иметь сабель в бою, чтобы сломить сопротивление Тютюнника и Яковлева?
Котовский усмехнулся, лукаво поглядел на Вальдмана: выкручивайся, мол, теперь, доказывай, что означает твой «совсем другой табак».
Но Вальдман не привык лазить за словом в карман.
— Дело не в количестве сабель, — сказал наставительно Вальдман. — Загвоздка в том, что петлюровскому коню давно место на живодерне, а господа хорошие опять сделали ставку на эту зловонную падаль!
И, опустив голову, эскадронный старательно заковырял вилкой в тарелке.
Котовский и командиры рассмеялись. Офицеры, проглотив пилюлю, переглянулись и смущенно пожали плечами. Потом враз поднялись со стульев, вежливо поблагодарили Котовского за гостеприимство и пошли в переднюю одеваться. За ними следом, взяв с буфета шапку, пошел Вальдман.
Пока офицеры одевались, к Котовскому подошел Криворучко и горячо зашептал:
— А чего ж не сказать: правду, якимы сылами мы потрощилы ребра Петлюре? Нехай эти фендрики знают, чего стоить один котовец.
В этот день в строю у Котовского было около пятисот сабель. У Тютюнника и Яковлева их было свыше тысячи и вдвое больше пехоты.
— Перед кем метать бисер, командир? — усмехнулся Котовский. — Все равно им не понять природу наших успехов.
Когда офицеры откланялись и в сопровождении Валъдмана покинули штаб, к Котовскому подошел начальник штаба бригады.
— Совершенно согласен, Григорий Иванович, — сказал начштаббриг. — Пусть паны думают, что Петлюру под Волочиском разгромила не бригада Котовского, а нечто большее.
— Точно, товарищ комбриг, — с жаром воскликнул Шинкаренко. — Пусть себе дурни думкою богатеют!