— Езжай, вахмистр, и подлечись. Заодно посмотри там, каким добром нагружены вон те повозки!
Эскадронного командира и его вахмистра давно уже сверлила мысль, где бы раздобыть сапоги для бойцов эскадрона. Обувь у многих поизносилась, просила каши, а на складе полкового цейхгауза было пусто.
Подъехав к обозу, Митрюк мгновенно забыл о «больном» зубе, привязал коня к оглобле и коршуном набросился на повозки…
Из двери пограничной кордегардии с напускным спокойствием вышел польский офицер. Он подошел к Криворучко, стянул с руки лайковую перчатку и, отдав честь, вежливо заметил:
— Это есть польская территория, пан полковник. Прошу вас оставить мост и перейти на свою сторону.
И офицер показал рукой на полосатый пограничный столб, украшенный белым орлом, увенчанным короной.
Криворучко тоскливо посмотрел через голову офицера вслед убегающим петлюровцам и зло отрезал:
— Грамотный, разбираюсь! Только мне сейчас не до вашей территории. У нас мир с вами, а вы бросили против нас эту петлюровскую требуху и теперь спасаете! Нечестно поводитесь, панове! За такое дело бьют по морде!
Офицер, не сказав ни слова, пошел в кордегардию.
— Поехали отсюда, братва! — воскликнул Криворучко и, широко расставив руки, стал оттеснять бойцов на свою сторону. — Давайте не будем волновать варшавскую барыню, она и так напугана, — приговаривал он, напирая на людей и ехидно поглядывая на уходившего офицера.
Котовцы неохотно покидали мост. Ведь на той стороне, совсем близко от них, драпали по дороге на Подволочиск сотни петлюровцев. А когда переправа была наконец очищена, Криворучко приказал взводному Яблочко поставить на своей стороне часовых с ручными пулеметами.
— Смотреть мне за границей в оба, — наказывал Криворучко часовым. — Чтоб и мышь не проскользнула.
Котовский в эти минуты осматривал захваченные эшелоны. Сотни вагонов, запорошенных снегом, стояли в несколько рядов. Комбриг знал уже, что Петлюра успел улизнуть. Со стороны казалось, что он примирился с этим досадным фактом, но это было не так.
С грохотом откатывая тяжелые двери пульманов, Котовский по-хозяйски оценивал выложенные пирамиды муки и сахара, с удовлетворением глядел на горы пшеницы, овса, ячменя, насыпанные навалом, и что-то прикидывал в уме. Постепенно складки на его строгом лице разглаживались, а глаза добрели.
— Солидные трофеи достались нам, товарищ комбриг, — сказал кто-то из командиров.
— Вырвали из разбойничьих лап свое кровное, — сказал Котовский, занося ногу в стремя. — Но если бы мы вздумали воевать по уставу, все это добро было бы там, — махнул он рукой в сторону границы. И, вскочив в седло, пустил Орлика резвым аллюром в сторону Волочиска.
Сгущались сумерки. Котовцы располагались вдоль Збруча и долго еще наблюдали за концом желтоблакитников. По ту сторону реки польские солдаты бесцеремонно разоружали петлюровцев. Они стаскивали всадников с лошадей, отбирали полушубки, винтовки, шашки и бросали на землю. Польские обозники проворно грузили оружие и снаряжение на высокие повозки и увозили по дороге на Подволочиск.
Котовцы на восточном берегу подсчитывали трофеи. Здесь, у Волочиска, не считая эшелонов с продовольствием и военным снаряжением, было захвачено четырнадцать орудий, свыше ста двадцати пулеметов, два бронепоезда, «правительственный» поезд Петлюры с казной и архивами, сотни обозных повозок, нагруженных всяким добром, и свыше тысячи пленных.
Подмораживало. Котовцы зажгли вдоль Збруча костры и принялись кипятить чай, поджаривать на шомполах куски хлеба и ломтики трофейной баранины.
С берега говорливой реки тянуло жареным мясом, как из заправского духана.
На мосту, охраняемом бойцами из взвода Яблочко, тоже весело потрескивал костер. Кучка польских жолнеров и красноармейцев, протягивая руки к огню, угощали друг друга куревом, вели беседу.
— Что ж это вы науськали против нас Петлюру? — с упреком спросил польского солдата Игнатий Гудз. — Замирились с нами, а сами пошли на подлость?
Жолнер улыбнулся, хотел что-то сказать, но в это время скрипнула дверь кордегардии и на крыльцо вышел дюжий капрал. Он подозрительно поглядел на жолнеров и подошел к костру.
— Цо за розмо́вы ту́тай? — сердито спросил капрал и строго посмотрел на жолнеров. — Ходзь на мейсце, пся крев! Як тши́маш машингвер?! — напустился на одного из жолнеров с зажатым под мышкой ручным пулеметом.
Жолнеры отошли от костра, стали по обе стороны моста и застыли как манекены. Капрал прошелся взад-вперед по мосту и, не глядя на котовцев, повернул в кордегардию.
— В-во шкура какая, — сказал Гудз, закипая гневом, и сочувственно поглядел на польских солдат. — Дисциплинка у вас того, как при царе Николае. Небось еще по зубам получаете?
Солдаты молчали. Только один из них буркнул что-то невнятное, перекинул с руки на руку французский ручной пулемет и застучал английскими бутсами по мерзлой земле, согревая ноги.