Рассказы о Котовском

Они помчались вперед. Навстречу из тумана вынырнула какая-то фигура один из младших командиров банды, взлохмаченный, с выпученными глазами. Он на ходу повернул коня и поскакал рядом с котовцами. Отдышавшись, спросил Леньку:

— Что случилось, господин есаул? Измена?

Поднимая тучи пыли, ощутимой и сквозь туман, справа и слева, громыхая по рытвинам, промчались тачанки. Заметив командира пулеметного эскадрона второго полка, Ленька крикнул:

— Сеня! Овраг перекрой!

Видимо, Эберлинг его понял, потому что Ленька расслышал:

— Цетлин, отрывайся от нас, поворот влево градусов девяносто, отсекай негодяев от оврага!

Потом порученец комбрига переложил повод в правую руку, осторожно, стараясь не потревожить раненое плечо. Парабеллум на ремешке болтался у кисти левой руки. Ленька поднял пистолет, выстрелил в скачущего рядом с ним бандита и… промахнулся. Было пять патронов, четыре он расстрелял еще в комнате, теперь не оставалось ни одного. Хватился было за шашку, да вспомнил, что оставил ее в штабе, в углу. Взялся за задний карман, нащупывая наган, но и его не оказалось вывалился! А бандит, у которого Ленькиной пулей снесло фуражку, пришел в себя и уже снимал с плеч карабин.

Многоголосое «ура» разливалось по полю, лава нагнала командиров, впереди соловьиной трелью уже заливались пулеметы. Взводный Воронянский, толкнув Леньку своим конем, налетел на рослого бандита, уже приложившего карабин к плечу. Взводный саданул его клинком, да так, что разрубил пополам, наискосок, от плеча к бедру. За такой классический удар на учении по глиняному чучелу даже в казачьих войсках начальство от себя жаловало отличившемуся рубаке чарку.

Воронянский, вытирая клинок о шею своего коня, оглянулся и крикнул:

— Ленька! С тебя четверть водки! Слюни распустил, вояка…

Головной эскадрон уже врубился в гущу банды, антоновцы вяло отстреливались.

Ленька заметил Гиндина и окликнул его:

— Поехали в штаб, Дмитрий Павлович, нечего здесь болтаться…

Всю дорогу командир второго полка рассказывал, как это случилось, что он так страшно обознался.

— Что ж мне теперь делать, стреляться?

Порученец комбрига с любопытством глянул на него «И этот слюни распустил!»

Гиндин был офицером царской армии, он командовал взводом в эскадроне того самого 12-го уланского полка, где перед революцией вахмистром служил сверхсрочно Криворучко.

Когда в феврале двадцатого года котовцы под Тирасполем разгромили белогвардейскую группу генерала Стесселя, Гиндин сдался. Криворучко за него поручился, и Котовский взял Гиндина к себе. Сперва его назначили адъютантом второго полка, потом он стал исполнять обязанности командира. Гиндин оказался исправным службистом, грамотным, исполнительным, отнюдь не трусом, старался изо всех сил, чтобы загладить прошлое…

Ленька счел своим долгом пощадить его самолюбие:

— Да бросьте вы портить себе кровь, Дмитрий Павлович! Все кончилось благополучно банда разбита, бой выигран. Комбриг ранен, ему не до этого… А ваш фокус завтра же забудется, поверьте мне… Вы еще дешево отделались, укокошить вас могли за милую душу!

В селе с разных сторон еще звучали редкие, одиночные выстрелы. Гиндин отправился к своему полку, Ленька поскакал к штабу…

Котовский сидел в кресле. Он, видимо, страдал, лицо его осунулось, глаза провалились. И все же, завидев своего порученца, нашел в себе силы пошутить:

— Я как на троне! Становись на одно колено и целуй руку! Что у Чистякова? Кончили?

Ленька рассказал все, что ему было известно. Случай с Гиндиным он ловко обошел.

В это время, из первого полка примчался связной мадьяр Спачил. На ломаном русском языке он доложил все поле от Кобыленки до леса усеяно бандитскими трупами. Первый эскадрон Скутельника прочесывает деревню Подыскляй…

— Ясно, — прервал его комбриг, — сколько бандитов ушло, по-твоему?

— Человек тридцать… — неуверенно ответил Спачил.

— Наши потери?

— Есть раненые…

Котовский кликнул Маштаву:

— Пошлите к Чистякову двух связных из взвода Ведрашко, передайте мой приказ пусть возвращаются немедленно, в лес чтобы не смели соваться, мы не знаем, сколько там еще осталось бандитов… Не беда, теперь уж сами явятся с повинной!

Леньку отозвал в сторону Симонов.

— Увози, ради бога, комбрига, — заговорил он нервно. — Его нужно сейчас же в Тамбов! Может руки лишиться! Рана в груди чепуха, в мякоть! А вот в правой руке кость раздроблена… Фельдшер говорит сейчас же операцию нужно!..

— Где Матюхин? Нашли труп?

— В дом нельзя войти, кто-то еще есть живой, стреляет!.. Матюхин ушел!

Ленька остолбенел.

— Как это ушел?

Симонов и подошедший Ткаченко рассказали в самый разгар стрельбы из комнаты, выбив головой оконную раму, выскочили двое. Один, опрокинув часового, кинулся через огород к оврагу, другой придушил кавалериста оцепления и тоже скрылся.

— Сделали этому раззяве искусственное дыхание, отошел. Говорит, душил его бандит с черной бородой… А ведь, помнишь, черная борода только у Матюхина была, так?

К Симонову присоединились Гажалов и Борисов. Начальник особого отдела взволнованно заговорил: