Рассказы о философах

В средние века учение Аристотеля было искажено в платоновском духе и в таком виде канонизировано католической церковью; оно превратилось в теоретическую основу средневековой схоластики и надолго затормозило развитие философии в Европе. Разумеется, сам Аристотель не имел к этому никакого отношения.

— Ты знаешь, учитель, что мы скоро расстанемся, — сказал Александр. — Я полюбил тебя за эти годы, и мысль о предстоящем расставании повергает меня в печаль. И еще меня мучает вопрос: все ли я постиг из того, чему ты меня учил?

— Отныне твоим учителем будет сама жизнь, — ответил философ. — Нужно только, чтобы душа всегда оставалась мягкой, подобной теплому воску. Но разум твой должен быть твердым, как кристалл. Шлифуй его грани. Лишь многогранный и чистый кристалл способен отразить в себе весь блеск мудрости, Александр. Ты сын монарха и по логике вещей — будущий монарх. Но и став им, занимайся искусством, науками и в особенности философией. Все науки более необходимы в жизни, нежели философия, но лучше ее нет ни одной.

Аристотель умолк, глядя на блестящий медный шарик, который держал на ладони. Они сидели под деревом, в тени, но солнечные лучи пробивались сквозь колеблемую легким ветром листву и вспыхивали золотыми огоньками на поверхности шарика.

Александр склонился к плечу учителя так близко, что головы их касались друг друга. Александр невольно рассмеялся, увидев в шарике лицо учителя: нос его был непомерно широк, а губы растянулись в нелепейшей улыбке. Впрочем, и сам Александр выглядел не лучше. Аристотель сжал руку и опустил ее на колени.

— Мне пришла в голову одна мысль, учитель, когда я смотрел на твой шарик, — сказал Александр. — Если ты охватил весь мир своей мудростью, то я мог бы превратить его в мое владение.

— Ты быстроног, как Ахилл, — сказал Аристотель, — но мысль твоя опережает тебя. До сих пор за мыслью поспевал только разум. Никто не пробовал догнать ее на коне и удержать на острие меча.

— Ты сам говорил, учитель, что если куст не цветет, то это еще не доказывает, что он не расцветет никогда. Иные цветы появляются только раз в тысячу лет. И может быть, догнать мысль на коне суждено мне?

— Молодость только тем и удивительна, Александр, — ответил философ, теребя пальцами свою бороду, в которой уже начала пробиваться седина, — только тем и удивительна, что она таит в себе начало того, чего нельзя предсказать.

— Говорят, учитель, что в тот день, когда я родился, на крыше нашего дворца сидели два орла, глядя в разные стороны. Иные толкователи утверждают, что боги тем самым дали знак, будто мне будет принадлежать весь мир от восхода до заката. И еще говорят, что в тот момент, когда я впервые подал голос, в Эфесе загорелся храм Артемиды, величественный Артемисион. Толкователи объяснили это моему отцу Филиппу и матери Олимпиаде так, будто я выжгу пламенем весь Восток… Но мне хотелось бы только объединить весь род человеческий, весь мир. Не покорить, не выжечь, учитель, а объединить, придать ему единую и совершенную форму.

— Это мысль, достойная человека. Но знаешь ли ты, как велик мир?

— Но он один? Он один, учитель?

— Да, один, — ответил философ.

— Так пусть же он будет един! — воскликнул Александр и вскочил на ноги.

— Храм Артемиды Эфесской, — спокойно сказал Аристотель, — поджег безумец.

— Кто он? Тебе известно его имя? Расскажи, учитель. — Юноша снова опустился на траву.

— Все ионийские государства решили предать имя поджигателя забвению. Никто не должен произносить это мерзкое имя. Великие архитекторы и мастера возводили храм Артемиды более ста двадцати лет. Его начал строить Херсифрон из Кносса, затем строительство продолжил его сын Метаген. Однако и Метаген не завершил труд, начатый отцом. Строительство Артемисиона заканчивали Пеонит и Деметрий. Это было величественное здание. Его соорудили из белого мрамора, его окружили ста двадцатью семью колоннами. Лидийский царь Крез подарил храму коров, сделанных из чистого золота. Статуя Артемиды была покрыта золотом и драгоценными камнями. Ионийцы чтут Артемиду как богиню плодородия. Безумец поджег этот храм. Рухнула крыша, потрескались стены, с пеплом и камнями смешалось расплавленное золото. Жрецы предрекают, что гибель храма еще принесет гибель всем ионийским полисам, ныне цветущим и богатым. Тот, кто совершит подобное, Александр, сравнится своей славой со славой Герострата, разрушителя Артемисиона. Создать великое и уничтожить великое — не одно и то же. Я хочу, чтобы ты помнил об этом, Александр.

— Да, учитель. Я понял тебя.