Рассказы о Дзержинском

- А что это были за люди - маленького роста, с которыми вы по ночам дежурите?

- Они не маленького роста, - сказал начальник станции. - Это просто мои дети. Мальчики. И для своих лет они даже довольно рослые.

- Вот что, - сказал Дзержинский, - дети! И много их у вас?

- Шестеро.

- Да, - сказал Дзержинский, - порядком. А мне, знаете, даже в голову не пришло, что это дети. Как сон какой-то: с левого борта пиратский корабль, выпей стакан доброго грогу...

Начальник слегка порозовел и опустил голову.

- Что же это значит - пиратский корабль с левого борта? - спросил Дзержинский. - И грог?

- Это игра у нас, товарищ народный комиссар, - сказал начальник станции, - иначе им скучно сторожить эшелон. Вот я и придумал такую игру со словами насчет пиратов и грогу. Я раньше выписывал для них журнал под названием "Природа и люди", а также "Мир приключений". Они и начитались. За этими словами и мороз ребятам переносить легче.

Начальник станции совсем покраснел и, смущенно улыбаясь, добавил:

- А насчет грогу вы не думайте. Это у нас кипяток называется, для интересу, - грог. Как-то ловчее грогу выпить добрый стакан, чем незаправленного кипяточку...

Еще два дня специальный поезд Дзержинского простоял на станции. За это время ушли эшелоны, и начальник станции со своим взводом пиратов и с супругой приходил в вагон председателя Чека пить чай. В этих случаях Дзержинский называл чай грогом, а на прощанье рассказал мальчикам о том, как в свое время бежал из ссылки и как со своими товарищами бунтовал в Александровском централе. Мальчики слушали раскрыв рты. Провожая гостей, Дзержинский сказал мальчикам, что если им случится быть в Москве, пусть зайдут к нему в гости.

ДВА ПОРТРЕТА

Товарищи отговаривали художника от этой затеи. Они говорили ему, что Дзержинский даже не примет художника, что смешно думать о портрете, что художнику надобно выбросить всю эту затею из головы...

Но он не выбросил затею. Он собрал у себя все фотографии Дзержинского и подолгу всматривался в лицо, так поразившее его несколько дней назад. Совсем случайно он видел Дзержинского издали на улице и там же, в сутолоке, решил: "Я его буду рисовать; я должен его рисовать; я не могу не рисовать его".

Но что могли дать фотографии - мертвые и случайные? Разве уловлено ими то удивительно легкое, юношеское лицо, которое он видел давеча на улице? И глаза под козырьком военной фуражки - острый блеск зрачков и длинные, необыкновенно красивые ресницы.

В тот же день художник ехал на извозчике, Дзержинский в автомобиле большом и старомодном. Автомобиль был открытый, Дзержинский ехал один сидел рядом с шофером и читал сложенную "Правду". Улицу переходили войска, и ждать пришлось долго. Извозчичий жеребец выплясывал рядом с машиной и горячился, бил подковами по булыжной мостовой. Художник видел, как Дзержинский поднял от газеты голову, как он пальцами поправил фуражку и как стал смотреть на жеребца - сначала с удивлением, потом любуясь, как он протянул руку и потрепал коня по морде, по бархатистым ноздрям, как конь чуть не укусил Дзержинского и как Дзержинский вдруг засмеялся.

Вот в эту самую секунду, когда он засмеялся, художник решил его рисовать: веселое, совсем еще юное лицо, прекрасные, чистые глаза и сильная рука с тонкими пальцами... Он видел, с какой железной силой эта рука взялась за недоуздок и потянула разгоряченную морду жеребца...

Но войска прошли, автомобиль, обдав художника бензиновой гарью, исчез. Рысак, выбрасывая сильные ноги, помчался по Мясницкой, да разве догнать...

Удивленно-веселые, широко открытые глаза и улыбающийся рот - этого выражения не было нигде. Фотографии были тождественные, серьезные, профиль, анфас, опять профиль, три четверти; Дзержинский у телефона, Дзержинский у карты, Дзержинский среди своих сотрудников. И по фотографиям видно, как не любит он сниматься и как не до этого ему...

Похож ли он на карточках? Наверное, похож, но совсем не похож на того Дзержинского, которого художник видел давеча в автомобиле на Мясницкой.

Нет, рисовать по фотографиям невозможно!

И художник начал искать человека, который свел бы его с Дзержинским.

Искал он долго и безуспешно до тех пор, пока один знакомый комиссар Чека не посоветовал ему бросить раз навсегда всякие попытки попасть к Дзержинскому по знакомству.

- Но что же мне делать? - спросил художник. - Ведь должен я попасть к нему.

- Ну и идите.

- Меня же не пустят.

- А вы попробуйте.

- Что же пробовать, когда это безнадежно.

- А вы все-таки попробуйте. Запишитесь на прием. И скажите отцу прямо и честно, что вы хотите рисовать...

- Какому отцу? - не понял художник.

Комиссар слегка порозовел, поправил очки и, глядя в сторону, объяснил, кого чекисты называют отцом. Было странно слышать, как старый седой человек, запинаясь от неловкости, с суровой и грубоватой нежностью говорит об отце чекистов, значительно более молодом, чем многие из его "сыновей".