Рассказы о чудесном

— Да… — говорит Вася. — Но что?.. Что именно? Сказать не могу! Вот если под Пастернака или под ту же Цветаеву — это я чую мигом! Это я с ходу рублю безо всяких! А тут… что-то очень и очень даже знакомое… как в лесу родилась елочка… Но что? Сплошной туман забвения!

Тут прискакала одна поэтесса, тоже Директор текущей критики, заглянула в рукопись и говорит:

— Да что вы голову себе ломаете? Ведь на каждой странице ударения неправильные — как в Одессе! И гладью написано, и рифма несовременная, теперь так строчит каждый графоман! А уж если говорить о ритме, так мне это очень напоминает «Интернационал»: Мой дядя самых честных правил… Вставай проклятьем заклеймённый… Лично я в таких случаях выбираю 5—10 просто неграмотных строк и советую посещать литстудию.

Так я и сделал! Сдуру — ответ подписал и отослал по почте! Чёрт меня дёрнул эту пакость подписывать! Я вообще никогда ничего не подписываю малоизвестным авторам! Это всегда делает мой заместитель.

А через год… издали этого Пушкина в Худлите — по безлимитной подписке, миллионными тиражами — и весь разошёлся! Весь роман в стихах — без никаких поправок! Враги мои подлые, мерзкие проникли в редакцию и прямо на стол мне положили! И тут меня — как молнией ударило! Я мигом вспомнил — мы ведь ещё в школе его проходили! Ну как же! Мой дядя самых честных правил / Когда не в шутку занемог / Его лошадка снег почуя / Плетётся рысью, как-нибудь! И так далее…

Господи, чего только не бывает в нашей бессонной творческой работе? Но Пушкин-то! Хорош гусь! Как разыграл?! Прямо-таки весь материализовался! Через сто сорок восемь лет! Вот тут, у этого шкафа стоял, в уценённом таком плащике. Руки — крестиком, ноги — крестиком!

А Васька, сволочь, нашёл в архиве копию моего ответа… доказал, что подпись — моя, подлинная, и сел на моё место, премии получает и вдобавок везде печатается!

Лично на Пушкина у меня нет зла никакого, ну ни капельки, ни вот столько! Он же гений! А у гениев — всяческие причуды, они обожают розыгрыш… Это всем известно.

Однако, вот интересный какой поворот. Я недавно в одном доме встретился с одним автором, который совсем не печатается, но многие классики очень его уважают и состоят с ним в приятельских отношениях. Так вот этот автор устроил мне личное знакомство с Гоголем — за рюмкой чая!

Мы с этим Гоголем договорились, что распечатаем его прозу — как стихи, построчно! Как такие стихи, только без рифмы. Сейчас многие так пишут. Чуден Днепр / При тихой погоде/ Когда вольно и плавно… и тыр-пыр.

Этот Гоголь отправится к Ваське — и одурачит мерзавца! Вот будет номер, когда уговорит он Ваську напечатать в нашем журнале этого Гоголя строк 200!..

А что? В нашем бессонном творческом деле и не такое бывало! Один поэт даже стихи Ахматовой под своей фамилией пробил, сделав ей мелкую правку.

Мне ещё с Пушкиным здорово повезло! А представьте, что было бы, если б я его тогда тиснул у нас в журнале с доброжелательной врезкой кого-нибудь из членов редколлегии или с дружеским напутствием кого-нибудь из культовых звёзд?!. Страшно подумать!..

Вот и конец этой жуткой истории. Но у меня есть еще и похлеще!

Хлад, глад, свет

Мама мыла Машу. Маша мыла Мишу. Нажим… волосок. Нажим… волосок. Не торопитесь, дети, не залезайте на клетку рядом. Не рвите бумагу перьями. Слишком не нажимайте. Рука не должна дрожать. Почерк — это характер. Пишите красиво и чисто. Перья «рондо» не годятся, от них — одни выкрутасы.

Парта одна на троих. Не кладите два локтя на парту. От этого тесно соседу. Дети, не забывайте о ближних. Никогда не толкайтесь локтями. Не кушайте промокашку. Нажим… волосок. Нажим… волосок.

На окнах толстый лиловый лёд. Сквозь замазку не дует, но стужа вгрызается в стены, как в яблоки, — и стены хрустят.

Всего холодней — в стене и в спине. В спине у стены. В стене у спины. Мама мыла Машу. Маша мыла Мишу. А где мама и Маша достали мыло?

На базаре — двести рублей кусок. Самое лучшее мыло — собачье с дёгтем, от него дохнут тифозные вши. Вши бывают возвратные и брюшные. Поэтому тиф тоже бывает брюшной и возвратный. Нажим… волосок. Нажим… волосок. Мама мыла Машу. Маша мыла Мишу. А где в это время было их барахло?

Оно было в прожарке. В прожарке сидит тётя Рая. Она там заведует жаром и паром. Тётя Рая жарит всё барахло, покуда народ моется. А по ночам она жарит мундиры, покуда народ воюет. Мундиры — это шинели, галифе, гимнастёрки, портянки. А есть ещё кителя — и бескозырки. Потом тётя Рая подметает жареных вшей — десять бочек жареных вшей! Она мне сама говорила. Их берёт подсобное хозяйство для удобрения огородов. Это изобрёл для народа дедушка Мичурин, чтобы всем хватило свёклы и картошки до полной и окончательной победы над фашистами. Свёкла сладкая. Картошка очень сладкая, если мороженая. Из картофельных шкурок, если они есть, пекут деруны. До войны они назывались блинчики. Тогда их пекли из муки.